вот и он! – графиня указала на кого-то позади меня.
Я стремительно обернулась и встретилась взглядом с глазами цвета стали герцога Оленрадэ.
8. Прием королевы
Винерт дей’Холлиндор подошел к нам под руку с разряженной мачехой. На лице отца застыла приличествующая светскому человеку маска спокойной отстраненности. А вот глаза не отрывались от меня ни на секунду. Он даже графиню приветствовал, глядя только на свою нелюбимую дочь. И этот взгляд не обещал ничего хорошего.
– Сьерры, звездной ночи, – процедил герцог, слегка склонив голову. Он поправил рукава бархатного черного камзола и обратился к супруге: – Видишь, моя милая, Миарет в полном порядке. А ты волновалась, что во дворце ей будет хуже, чем дома.
Мачеха волновалась обо мне – хорошая шутка, отец. Браво! Чем еще посмешишь?
– Конечно, дорогой. Но я по-прежнему считаю, что девочке следует жить дома. Кто лучше матери позаботится о ней? – при этом нахалка Доретт обращалась не к мужу, а к графине, которая из вежливости сочувственно покивала ей.
– Дай обниму тебя, милая девочка! – широко улыбаясь, Доррет шагнула ко мне и неловко стиснула в объятиях, так что мои бедные ребра затрещали. – Как же ты похудела, дорогая. Кожа да кости!
Приблизив губы к моему уху, она между тем шепнула: «Влезла в постель к принцу, дрянь? Он тебе уже побрякушки дарит… И чем его привлекла?.. Попробуй только навредить нам!»
Что? Как она может думать, что… Какая мерзость! Принц ведь мой родной дядя!
Шокированная грязными намеками, я отпрянула от нее. Но, желая вырваться из лап этой лицемерки, попалась другому хищнику. Стальные пальцы герцога с силой впились мне в локоть, удерживая на месте. Я с тревогой оглянулась на него: неужели он думает так же, как мачеха? Но по внешне бесстрастному виду отца нельзя было угадать его мыслей.
– Благодарю, сьерра дей’Анс за доброту к моей дочери. На прием мы сопроводим ее сами.
Графиня хотела что-то возразить, но не нашлась и, поклонившись, направилась к дверям в парадную гостиную.
Я осталась с любезными родственниками. Рука, которую сжимал герцог, уже начала неметь, отчаянно хотелось вырвать ее из жестокого захвата, закричать, чтобы меня оставили в покое. С трудом сохраняя любезное и благожелательное выражение на лице, я вдруг поняла, что уже не боюсь отца. Иррациональный страх, который испытывала в детстве, стоило только его светлости сдвинуть брови, отступил. Равнодушие и презрение заняли освободившееся место.
– Не давите так руку, Ваша Светлость, она ведь травмирована, – не узнала свой голос, настолько холодным он был.
Герцог так резко отпустил мою руку, будто обжегся, и с недоумением разглядывал мое запястье. Я невольно потерла локоть, наверняка синяки останутся.
– Как ты заговорила, дрянная девчонка! – не спустила мне дерзости Доррет. – Отплясывать неприличные танцы со всякими простолюдинами – ничего не болело! Скажи
