Так вот дело: Передай отцу моему, что пора бы мне уже самому жить, да и всем нам тоже, понимаешь?
– Не понимаю, нихера! Почему я-то? – Петр ожидал подвоха, оглядывая бар, увешанный цветными гирляндами. Вдруг байкеры вокруг замолкли, а бармен достал из под стойки флуоресцентный светлый нимб и водрузил над головой Петра.
– Да потому что ты человек! – Иисус старался выровнять нимб – Ладно, тебя вон откачивают уже, проповеди я тебе читать не буду, сам поймешь шутку потом. Ладно, если надумаешь зайти, бар этот называется «Вечеря у Киприана», номер 333.
«Ну и бред» – с этой фразой Петр очнулся и ощутил в ноге железные спицы аппарата. Потом бросился звонить матери. Он звонил и звонил, но никто не отвечал. «Дяде Вове надо набрать» – подумал он.
– Алло – ответил мужчина на том конце провода.
– Алло, дядь Вова, это племянник ваш, Петя
– Не знаю такого – буркнул мужской голос и бросил трубку.
– Да пошел ты! – выругался Петр вслух.
Он решил позвонить деду, но и он не брал трубку.
– Да что они все подохли что-ли?! – разразился гневом пациент.
И когда он в 21 раз позвонил домой, ему ответили, наконец.
– Да – протянул детский голосок.
– Алло, Сережа? – кричал в трубку Петр.
– Да, а ты где? – ребенок ничего не понимал.
– Я в аварию попал и меня увезли в больницу, дай матери телефон – объяснил Петр.
А она пьяная… и спит сейчас – испуганно сказал мальчик.
– Блин… Ладно скажи, когда проснется, чтобы сюда позвонила – разочарованно бросил Петр.
– Хорошо.
Бросив трубку, Петр заметил, как одиноко и холодно стало в палате. Он понимал, что не нужен абсолютно никому, а единственная мать предательски ушла в запой, вместо того, чтобы прийти и поддержать.
Но всю подлость матери он познал, когда окончательно понял, что с этого момента в этом доме все самое лучшее будет доставаться маленькому гостю извне Сереже, как это обычно бывает.
– Мне ребенка растить надо! – оправдывала она свое отношение к Петру – а тебе уже почти тридцатник!
Петр же, слушая это все, еще и сам ощущал себя не выросшим ребенком, ему хотелось больше внимания и заботы со стороны матери, которая уделяет чужаку такое внимание, какое ему самому в детстве и не снилось. Содрогаясь, он каждой клеточкой души ощущал, как детство, которое освещал своей крутостью отец, уходит в прошлое, как все большее влияние обретает тот, кто здесь даже не родился. На его плечи мать возлагала все больше ответственности, и бремя это угнетающе довлело над ним все сильнее и сильнее, что казалось ему не справедливым: Почему старший должен работать больше младшего? Тем более, больше чужака, который палец о палец не ударил в этом доме? Отец бы такого не допустил никогда, при нем все было на своих местах, был порядок, и при этом была свобода. Сейчас же ни того, ни другого.
И возненавидел Петр племянника всеми фибрами души. «Отец был прав!»,
