роль божественной дани и старейшинами, сидящими на подушках. В его руках была нефритовая чаша с киноварью и кисть, которой мужчина стал наносить символы на каменные плиты.
Настоятель передвигался от одной точки площади к другой с удивительной ловкостью, его движения складывались в замысловатый танец, и это зрелище завораживало Люи.
Когда он был младше и мог свободно слоняться где хотел, он не раз наблюдал за тем, как старший монах упражнялся в саду. Несмотря на преклонный возраст, мужчина мастерски владел своим телом. Несколько лет назад юноша даже подумывал о том, чтобы сделаться послушником, но вскоре его распределили в помощники к господину Ни.
Закончив наносить символы на плиты, настоятель приблизился к главе деревни и обменялся с ним поклонами. Затем он отставил в сторону чашу, положил кисть и оглядел алтарь. Заученными движениями монах зажёг свечи и принялся читать молитвы над блюдом с просом и чашей с ритуальным вином. Мужчина по очереди воздевал блюдо и чашу к небу, прося богов принять эти символические дары и в наступающем периоде позаботиться о деревне Лэй.
Затем они вместе с главой прошли по рядам гуншэнь, поднося каждому вино и обсыпая коричнево-золотистыми зёрнами. Всякий раз, когда монах вскидывал руку и подбрасывал горсть проса, громко выкрикивая молитвы, девушки вздрагивали.
Барабанный бой ускорялся, меняя ритм. Вино в чаше закончилось как раз на последнем претенденте. На блюде осталась лишь маленькая горсть проса, которую настоятель храма, поднявшись по ступенькам, бросил в огонь. В этот момент солнце осветило площадь, и толпа взволнованно зашумела о том, что боги благосклонно отнеслись к предложенному подношению.
Вернувшись к алтарю, монах взял в руки чашу с кровью церемониального быка. Он ещё раз подошёл к каждому юноше и каждой девушке и одним быстрым движением нанёс алые росчерки на их бледные губы.
Одна из матерей, не выдержав этого зрелища, разрыдалась. Старейшины, сидевшие на подушках, жестами приказали увести её с площади. Толпа заволновалась, и Люи потянуло в сторону. Он увидел рядом с женщиной, которую уводили прочь, госпожу Цан. На этот раз она предстала перед ним не просто высохшей и тощей – из неё словно за одну ночь вытянули все соки. Госпожа Цан по-прежнему сжимала руки так, будто в них находился кнут, с которым она ни на миг не расставалась в поместье Ни, но как-то рассеянно. Она словно была не в себе.
Посторонившись, чтобы пропустить уходящую соседку, госпожа Цан встретилась взглядом с Люи. Сначала она смотрела отрешённо, будто сквозь него, но внезапно в её глазах мелькнул недобрый огонёк. Осанка потухшей женщины выровнялась, и она гордо вскинула голову. Люи обдало холодком. Он невольно попятился назад, но упёрся спиной в крупного мужчину. Тот собирался грубо отпихнуть юношу в сторону, но, увидев на его шее край божественной метки, сдержался и просто отодвинул его, пробурчав, что детям тут не место.
Когда рыдающую женщину провели мимо, толпа снова сомкнулась,
