Я не смогла пересилить себя и перейти на крик, поэтому снова подала голос, когда, миновав гостиную и столовую, оказалась на кухне: – Я пришла.
Доктор Коун был одет в пижамные штаны с футболкой. Иззи – в розовые пижамные штаны без майки. Ее упругий животик смешно торчал над резинкой.
– Я раскрашиваю раскраску! – объявила Иззи.
– Обожаю раскраски.
Я устроилась рядом с ней на банкетке с голубыми подушками. Окно напротив кухонного стола выходило на задний двор, в сторону гаража. Там горела лампа – казалось, она стояла на столе или какой-то другой поверхности возле окна.
Доктор Коун проследил за моим взглядом. Ткнув пальцем в том направлении, он сказал:
– Это мой кабинет.
– В гараже?
Я вообразила там медсестру, больничные койки, капельницы с кровью и машины скорой помощи, въезжающие во двор.
– Да, когда-то там был гараж. А еще раньше – конюшня.
– У нас точно так же.
Наш район был построен около восьмидесяти лет назад одним из братьев Олмстед, которые спроектировали Центральный парк в Нью-Йорке. Здесь повсюду петляли извилистые дороги, росли немолодые деревья, а за каждым домом стояли конюшни. Мне нравилось, что наш район что-то объединяет с Нью-Йорком. Я часто фантазировала о том, как гуляю по Нью-Йорку среди бесконечных небоскребов, теряясь в толпе людей, заполонивших тротуары, как показывают по телевизору. Но больше всего я мечтала попасть на бродвейское представление. Мы с мамой состояли в клубе «Мелодии месяца» и ежемесячно получали по подписке новый альбом с песнями из бродвейских постановок. Я знала наизусть все песни из лучших мюзиклов и лучшие песни из плохих мюзиклов. Мама обожала мюзиклы, но не любила Нью-Йорк – говорила, что там развелось слишком много жуликов, наркоманов и маргиналов.
– Что будем раскрашивать? – спросила Иззи, перебирая стопку раскрасок высотой в шесть дюймов.
– И медсестра тоже там? – спросила я доктора Коуна, кивая в сторону окна.
– Медсестра?
– Кто-то же помогает вам с пациентами.
Доктор Коун засмеялся.
– Я психиатр. Я врач, который лечит мысли. Зависимости, навязчивые идеи. Я не копаюсь в человеческом теле.
– А-а.
Мне стало интересно, считала ли моя мама психиатров такими же важными персонами, как врачей, которые копаются в человеческом теле.
– Тело! – воскликнула Иззи и помахала передо мной книжкой-раскраской. «Человеческое тело», – было написано на обложке.
– Выглядит классно. – Я собрала цветные карандаши, разбросанные по столу, и рассортировала их по цветам.
– Давай рисовать пенис, – Иззи открыла раскраску и начала перелистывать страницы. Мои щеки вспыхнули огнем, и я слегка задрожала.
– В какой цвет собираетесь красить пенис? – осведомился доктор Коун, и я чуть не подавилась воздухом. Я впервые слышала слово «пенис» от взрослого человека. Даже от сверстников я почти
