привези их с собой, когда поедешь домой на Рождество.
Купил у еврея ту самую литографию по мотивам картины Л. Стеффенса, которую ты мне в свое время показывал: пожилой и молодой священник беседуют в саду; это славная вещь. Она напоминает мне картину Жаканда, фотография которой есть в «Cartes de Visite», – если я не ошибаюсь, та называется «Новый викарий» и передает то же самое настроение – или «Неофита» Г. Доре.
Мой мальчик, штудировать латынь и греческий и одновременно учиться сложно, но я все же очень доволен, что занимаюсь делом, о котором мечтал. Мне больше нельзя засиживаться допоздна, дядя строго-настрого запретил мне, и все же, думая о словах под гравюрой Рембрандта «In medio noctis vim suam lux exerit» («Среди ночи свет распространяет свою силу»), я позаботился о том, чтобы у меня все время горел маленький газовый рожок, и я часто лежу и смотрю на него среди ночи, обдумывая план работы на следующий день и то, как мне наилучшим образом построить свою учебу. Надеюсь, что зимой смогу зажигать огонь рано утром (и все-таки иногда оставлять зажженным свет в ночи и во тьме, при этом по большей части соблюдая запрет дяди); в зимнем утре есть нечто особенное, это изобразил Фрер, в том числе в образе рабочего на картине «Бочар» (полагаю, этот офорт висит в твоей комнате).
«Remplis mon âme d’une sainte amertume qui Te soit agreable, et je passerai humblement toutes les annees de ma vie dans ton service, dans l’amertume de mon ame, yea, even in Thy Service, o Man of sorrows and acquainted with grief»[46]. Это хорошая молитва, и я подумал о ней, когда в простоте сказал тебе, что было бы славно в повседневной жизни с головой уйти в питье кофе.
У нас есть потребности, и нам необходимы сила и поддержка, чтобы работать. И следует довольствоваться тем, что у нас есть, и сражаться тем оружием, которое у нас под рукой, и использовать средства, находящиеся в нашем распоряжении, чтобы преуспеть и получить прибыль.
(По моему почерку видно, что стемнело, но сейчас я зажег лампу.) Однажды днем я был у дяди Стрикера, и меня там угощали хютспотом[47], и тогда же мне пришла в голову мысль сделать ту выдержку из Мотли, я покажу ее тебе на Рождество. Здесь, в городе, я повидал и истоптал очень много каменных порогов, церковных полов и крылец домов, и потому я задумал нарисовать те карты скалистой Шотландии, и пока я их раскрашивал (в зеленый и оранжевый цвета), вспомнил те соленья, которые любит дядя, а теперь и я тоже. Душа человека – это особая, странная вещь, и я полагаю, что хорошо иметь такую, как карта Англии, выполненную с заботой и содержащую как можно больше той любви, которая священна и которая все покрывает, и всему верит, и всего надеется, и все переносит, и никогда не перестает. Эта Любовь – свет мира, истинная жизнь – свет человеков. Знание языков – это хороший навык, и я стремлюсь к нему в надежде овладеть им.
Когда у человека из еды есть только корка черного ржаного хлеба, правильно будет вспомнить слова: «Tunc justi fulgebunt ut sol in regnum Patris sui» («Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их») – как и тогда, когда на нем грязные сапоги или мокрая черная одежда. Да войдем мы все однажды в то царство, что не от мира сего, где не женятся
«Наполни душу мою священной горестью, которая достойна Тебя, и я тихо буду проводить все годы жизни моей в служении Тебе, в горести души моей, да, даже в служении Тебе, о муж скорбей и изведавший болезни»
Отварные и толченые картофель, морковь и лук с тушеным мясом.
