style="font-size:15px;"> Нока останавливается в дверях чайной гостиной и смотрит на женщину, которая медленно давит на клавиши, явно играя в неправильном ритме.
Омала сидит, закрыв глаза и подставив лицо падающим из распахнутого окна лучам солнца.
– Тише, Нимея, дай доиграю…
Она ускоряется, пальцы порхают по клавишам, извлекая из инструмента тоскливую мелодию. Вероятно, из-за нее у Омалы бегут слезы по лицу.
Женщина доигрывает и сидит какое-то время, не убирая рук с клавиш, потом шмыгает носом, совсем как девочка, и даже улыбается.
Кладет руку на крышку фортепиано, и Нимея закатывает глаза от этого фокусничества – музыкальный инструмент начинает играть все ту же композицию, только задом наперед, Омала так все время делает. Музыка становится другой, вывернутой наизнанку, но звучит не менее гармонично. Только теперь вместо тоски в ней чувствуется задор.
– Вы готовы ехать? Как себя чувствует Фандер? – обеспокоенно интересуется она.
Мысль о смерти старшего сына вызывала в ней приступы истерики весь прошедший месяц. Тот факт, что ради младшего сына нужно послать куда-то старшего, не зная, чем это обернется для последнего, до ужаса ее пугает. Пока Фандер находился в тюрьме под подавляющими магию артефактами и веществами, он был в безопасности от собственной крови. Зато теперь ее сын свободен. Конечно, они с Нимеей не раз обсуждали, что нужно будет набрать флакон из источника и для Фандера. Но все-таки, когда старший сын вполне себе здоров – по крайней мере пока, – невозможно не думать в первую очередь об умирающем младшем.
Преступления Фандера не были вопиющими и ужасными. Он, как и все молодые люди из Ордена, участвовал когда-то в «охоте» – рейдах после наступления комендантского часа, во время которых любой иной, высунувший на улицу нос, подвергался нападению, сдавался в участок или просто преследовался, пока не найдет укрытие или не выдохнется, угодив в лапы охотнику.
Также, когда началась революция, все друзья Фандера перешли на сторону Сопротивления; он же этого не сделал. Единственный из всех остался верен отцу, и никто не понимал почему. Вся эта возня длилась год. Целый год стороны терроризировали друг друга, пока все не закончилось для участников Ордена тюрьмой.
Энграм вопил, что его брат – чертов расист, что все уже давно поняли, иные – это нормально, быть иным – это просто быть человеком с другой магией, иные не опасны, они не несут зла: они только люди.
Всего этого не понимали участники Ордена и как будто бы не понимал Фандер, слепо следуя за отцом. У Нимеи была мысль, что она может не знать всей ситуации, но она уж точно не собиралась спасать ничьи души и соваться к врагу, чтобы уточнить, а точно ли он хочет быть врагом?
– Превосходно. Он у меня дома, приводит себя в порядок.
– Ох… надеюсь, его не поймают. Какой ужас! Я все думаю: может, стоило оставить Энграма с тобой, а самой поехать с Фаном. Но я не умею водить… Мой водитель и так возмущен, что я отдаю тебе одну из лучших машин…
– Он может
