Была в крынке и сметана, так что не голодали. Из общей миски не хлебали, у каждого здесь была своя. За щами и каша, хорошая, пшённая, с льняным маслом. Федот съел всё, не оставляя и крупинку. Запивали квасом.
– Ну вот, видишь, как всё хорошо, – приговаривала сестричка.
– Сейчас, посижу, да дров нарублю, – сказал юноша, – а то скоро темнеть будет.
– С податями то как, – подумав, спросила Марфа, – то денег не было, то вдруг появились.
– Частями отдадим старосте, рубль сейчас, рубль через месяц.
– И то дело, – согласилась девушка, – а то подумает чего недоброе, как мы украли где.
Федот же вышел во двор, взял отцовский топор, и принялся разбивать дрова на поленья. Колода была хорошая, устойчивая, так что работа спорилась. Солнце уже заходило, а уже хороший запас дровишек дома был.
Юноша снял рубаху, ополоснулся из деревянного ведра с водой, да и собрался отдыхать. Снял сапоги, закрыл дверь на засов, а вместо сапог сунул ноги в старые обрезанные валенки. В комнате горели две лучины, освещая тонувшую во тьме избу. Марфа уже завернулась в суконное одеяло, может, и спала. Юноша тоже лег на перину(мешок, набитый хорошей духовитой травой) своей лавки, и накрылся таким же одеялом, то и у сестры. Лучины догорали, а пепел падал в подставленные корытца с водой. Как огонь погас, так Федот и заснул.
Пропажа Марфы и побег
Только рассвело- а Иван Иванович при работе, приговаривает:
– Делай все верно, Федот, не пятое колесо для телеги мастеришь, – и сам улыбается.
– Всё получится, – говорит парень, но проверяет лекалом свою непростую работу.
В углу, уже другой подмастерье, Фома, зажег уголь, да уже начал греть шину. Нагревать железо надо было по уму- что б не перегреть, но по цвету металла было видно, и вот, осторожно, подмастерье стал осаживать железную сваренную полосу на колесо, что бы ходило такое долго, да не ломалось.
Работа спорилась, подмастерья принесли сухое дерево, и стали выглаживать его рубанками. Вдруг раздался голос приказчика:
– Кончай работать, в церковь пошли. Хозяин наш преставился, – и Кузьма Петрович, старый приказчик Тельновых, сняв такой же старый цилиндр барина, перекрестился, смотря на икону в красном углу.
– Пошли, Фома, – тихо сказал мастер, – кончилось наше спокойное житье.
Федот оглянулся на наставника, но только пожал плечами. В работном доме остался мальчишка, брат Фомы, присмотреть за огнём, с которым всегда шутки плохи.
Шли мастеровые, двенадцать человек, а Иван Иванович впереди всех, опираясь на палку для порядка, а не потому что ноги болят. Народ стекался к церкви, оторванный приказчиком ради скорбного повода.
Проснулась деревенька от недоброй вести. Барин их, незлой Георгий Петрович, преставился. Тело привезли в старую каменную церковь на окраине деревни – отпевать. Видел Федот и жену барина- Екатерину Алексеевну, с заплаканным лицом, и черной шалью на голове, держащейся за руку сына,
