слова я вообще не видел.
– Даже если бы вы их перевидали целую сотню, эта, пожалуй, САМАЯ недружелюбная. «Бен-Невис» означает «Злобная гора». Хотя, говорят, в единственный ясный день в году она необыкновенно красива.
Небо окончательно затянули тучи. Дождь усилился, и дорожная пыль превратилась в липкую грязь. Кое-где вода ручейком сбегала вниз прямо по дороге, так что периодически приходилось идти рядом, по траве, которая была почти такой же скользкой. Путешественники изо всех сил цеплялись когтистыми лапами за любую растительность, а то и просто за землю. Несколько раз Фарри, с пучками травы меж пальцев, изо всех сил стараясь распластать своё мохнатое тело так, чтобы рюкзак ни в коей мере не решил перевесить, медленно и весьма живописно проезжал вниз по склону, к счастью упираясь в конце концов в какой-нибудь большой камень, куст или даже шедшего позади мистера Мортимера. Последнему избежать подобных инцидентов помогала его приземистость. Фарри был грязен, как никогда в жизни. Бассет-Хаунд сохранил в относительной чистоте только спину: тот факт, что Фарри несколько раз скатывался вниз, опережаемый жижей, сползающей под его весом, способствовал превращению передней части Пса во что-то совсем уж трудно определимое.
Казалось, подъём не закончится никогда, но к ночи путешественники всё-таки добрались до верхней точки перевала – почти ровной площадки, где им, донельзя грязным, голодным и обессилевшим, предстояло передохнуть перед завтрашним спуском по скользкой тропе в долину.
Не сняв рюкзаки с плеч и не обменявшись ни словом, они рухнули на землю. Фарри, если бы был в состоянии говорить, снова сказал бы, как глупо ему было отправляться в дорогу. А мистер Мортимер, если бы мог, ответил бы, что он уже стар для таких вещей, лучше бы ему сидеть в своём кресле у камина и единственное, чего ему сейчас хочется, – это спать и не просыпаться в следующие эдак тридцать-сорок часов. Пожалуй, после этого он добавил бы, что, тем не менее, им нужно собраться и не терять бдительности.
Но, повалившись на землю, Бассет-Хаунд уснул в ту же секунду и уже похрапывал, а горное эхо, чувствительное к любому присутствию постороннего существа, повторяло этот храп десятками переливов, добавляя к нему какие-то свои, неведомые оттенки звука.
Вдруг Фарри, ещё не успевший окончательно уснуть, почувствовал, что что-то не так. Похоже, это самое эхо, становившееся с каждой секундой всё отчётливее, совсем не эхо, а результат какой-то возни и спора, который вели голоса чуть выше по склону.
Фарри приподнялся на локтях… Получил удар в спину и снова распластался на земле. На площадку, как снег на голову, посыпались вооружённые до зубов Хорьки. В потёртой, латаной-перелатаной одежде, с торчащей во все стороны шерстью, кое-где выдранной клочьями, они выглядели заправскими бандитами, коими в общем-то и являлись. В темноте трудно было разглядеть больше, но и этого оказалось достаточно.
– Лёгкая добыча, – произнёс неприятный скрипучий голос. – Слишком
