союзникам, но не вполне, и прежнее могущество ее, как грозный призрак устрашая робких, поражало бездействием порывы смелых. Гениальные способности Наполеона и опасения всеобщего восстания французов на защиту страны, побуждали многих влиятельных лиц коалиции предлагать меры предосторожности на случай неудачи дальнейших действий. По-видимому, вторжение в зарейнские области требовало укомплектования союзных армий и обеспечения их с обоих флангов занятием Нидерландов и Швейцарии. Многие из союзных генералов, не довольствуясь тем и считая зимний поход во Францию несбыточным, думали отложить открытие военных действий до весны, а между тем устроить большие склады запасов, приготовить средства к переправе через Рейн и ограничиться осадой Майнца. Даже король прусский полагал, что вторжение в неприятельскую страну не обещало успеха и что гораздо выгоднее было заключить мир4. Двадцатилетнее господство Франции до того подавило дух немцев, что помыслы многих из них ограничивались занятием линии по Рейну. Сам пылкий певец независимости Германии Теодор Кернер в начале войны 1813 года возглашал:
«Mit Gott! Einst geht hoch über Feindesleichen
Der Stern des Friedens auf;
Dann pflanzen wir ein weisses Siegeszeichen
Am freien Rheinstrom auf»5.
Да и вообще, политика союзных держав склонялась более к миру, нежели к войне.
Австрийское правительство считало Наполеона достаточно ослабленным и надеялось при заключении мира получить беспрекословно свои прежние области в Германии и значительную часть Италии. К тому же ни император Франц, ни полководец его князь Шварценберг, по личным своим качествам, не надеялись играть первостепенной роли на полях битв и в советах европейской коалиции; напротив того, император Александр, постоянно деливший с войсками труды, лишения и опасности походной жизни, господствовавший в совещаниях силой слова, покорявший сердца благодушием и ласковым приветом, был, бесспорно, главой Союза, а король Фридрих-Вильгельм, будучи соединен с ним неразрывной дружбой, всегда и везде держал сторону России. Русские, устояв одни на европейском материке против завоевателя, покорившего своему произволу прочие державы, имели первый голос в ареопаге Европы. В таких обстоятельствах дальнейшее продолжение войны, могшее послужить упрочению преобладания России, казалось опасным Венскому Кабинету. Родство императора Франца с Наполеоном подавало Меттерниху надежду к заключению тесного союза с Францией для противодействия России и Пруссии, и потому австрийцы были готовы прекратить военные действия ценой всевозможных уступок французскому правительству.
Еще более желали мира южно-германские владетели, члены распавшегося Рейнского союза. С одной стороны, они опасались в случае возобновления Германской империи или разделения Германии на две части, австрийскую и прусскую (как предлагал Штейн), потерять верховную власть над своими землями либо лишиться части их при новом размежевании Европы, а с другой – их тревожили народные вооружения,
