Смоленьскый Мьстислав, Дедв сиъ, прислал в Ригоу своего лоучьщего попа Ерьмея и с ним оумьна моужа Пантелья и своего города Смоленьска; та два была послъмь оу Ризе, из Ригы ехали на Гочкый берьго, тамо твердити мир. Оутвердили мир, что был немирно промьжю Смольньска и Ригы, и Готскым берьгомь всем коупчем. Пре сеи мир трудилися дъбрии людие: Ролфо ис Кашеля, Бжии дворянин, Тоумаше Смолнянин…» В конце этот оригинал договора оканчивается послесловием, которое отчасти мы уже приводили, но теперь нам необходимо снова привести его начало. Оно таково: «Коли с грамота псапа, ишлъ был в ржства Гня до сего лета, А’ лето и С лето и И лето и К, под пискоупомь Ризкимь, Провст Иаган, мастьр Вълквен…» Так стоит в экземпляре с печатью князя Мстислава – Феодора (А). Приведем теперь эти же самые места из экземпляра D’: «Того лета, коли еппь Алъбрахт Рижьскый мьртв, князь Мьстислав Двдвч послал свое моуже Геремея попа, Пантелея сотьского w Смольнян в Ригу, а из Ригы на Готьскый берег, оутвьрживати мир. Розлюбье на сторонну шверечи, которое было межю немци и смолняны. А за тот мир страдал Роулф, ис Кашля и Тоумаш Михалевич…» В конце: «А си грамота написана была у распятья было А’ лето и С лето и Л лето без лето, а при еппе Рижском Николаи, и при попе Иване, при мастере Фол коуне…»306 Прежде всего, обращает на себя внимание имя смоленского уполномоченного: в княжеском экземпляре (А) он назван просто Тоумаше Смолнянин; в экземпляре D’ стоит уже Тоумашь Михалевич. Очевидно, что тому, кто писал княжеский экземпляр, не было известно отчество Смоленского уполномоченного, да ему и важно было только то, что он Смолнянин; тот же, кто писал экземпляр D’, прекрасно знал, что этот Тоумаш величается Михалевич, но для него не имело значения, что он Смолнянин: это было общеизвестно. Затем, в княжеском экземпляре не обозначено, кто такой был Пантелей, а экземпляр D’ точно обозначает, что это сотьскии и что он прислан от смольнян. Таким образом обнаруживается, что писавший экземпляр D’ знал хорошо смоленскую жизнь и старался вносить в свое писание точные смоленские обозначения, то есть другими словами, был сам смольнянин. Кто писал княжеский экземпляр? Тоже смольнянин, но не самостоятельно. Дело в следующем. В дате на княжеском (А) и на экземпляре D’ резко бросается в глаза способ датировки. В экземпляре с княжеской печатью (А) мы находим маленькую особенность в последних цифрах: «и Илето и К». Это выражение и ни русское, и ни латинское, а немецкое – acht und zwanzig, между тем как по латыни: duodewiginti, по-русски: двадцать восемь.
Затем мы встречаем в этом же княжеском экземпляре выражение «фогот», что в экземпляре D’ передано словом судья, очевидно, перевод с латинского judex. В экземпляре D’ датировка вполне латинская: тысяча лет и двести лет и тридцать лет без одного лета, что представляет собою перевод: mille ducenti undetriginta. Обращает на себя внимание и фраза: «коли… мьртв» без вспомогательного глагола. По нашему мнению, это передача латинского ablativus absolutus: «episcopo Albrachto Rigensi mortuo». Наконец, весьма ясно обнаруживается