в этой броне появлялись бреши, и через них попадали редкие девушки, становившиеся на время подругами, и редкие молодые люди, становившиеся ее молодыми людьми. Надолго не задерживался никто.
Шесть лет назад мать Крис уволилась из коррекционки, и тогда задышалось свободнее. Легкие постепенно расширялись, в воздухе не носились и ребра не сдавливали насмешки. Мать вышла замуж за успешного бизнес-чувака, они переехали из бабушкиной двушки в его просторную, со стильным минималистичным ремонтом четырешку. У Крис и ее матери наконец-то появились деньги, которые не приходилось пересчитывать до последней затертой, почерневшей копейки.
Но в прошлом месяце мать снова устроилась к дебилам. И школьная жизнь Крис вернулась примерно к тому же, чем и была шесть лет назад.
Максима не любили за то, что он тоже был странноватый. Анемичный, субтильный и манерный, он вызывал у девушек неприязнь, иногда сочувствие, а у парней – отвращение. Клетчатые рубашки поверх футболок с ядовитыми принтами и узкие джинсы. В предыдущей, обычной школе его избивали в сортирах, под лестницами и во дворе, здесь же дружелюбно ограничивались оскорблениями, угрозами и плевками.
– Ты не хочешь как-нибудь встретиться?
– Что?
– Может, погулять?
Крис задеревенела[15] напротив экрана. Не-до-парней. Нет? Да? Не сильно-то хотелось.
– Ну как-нибудь
Не сильно-то хотелось, но занятий у нее было не то чтобы много. Может, даже интересно с ним будет?
– Послезавтра может? После школы.
– Глянем.
Крис сидела на остановке. Разбитое стекло, шершавая скамья с выбитыми зубами – пробелами вместо перекладин. Автобус уезжал. Автобус всегда уезжал.
Крис не помнила, как сюда приехала или пришла – откуда ехала и откуда шла, от чего бежала. Такое иногда случалось. Какая-то бабка в протертой дубленке стояла у киоска, покачиваясь, тянув застойный акын. Самого киоска не было видно.
Крис попыталась вспомнить – какой автобус идет до дома. Ну да, сто пятьдесят седьмой. Попыталась и вспомнила, что она домой не хочет. А куда хочет?
А куда можно?
Вам – везде.
А куда стоит? Как это – никуда?
Вспомнила. Договорилась встретиться с парнем из школы. Но, кажется, на завтра или послезавтра. Значит, домой. Можно хотя бы у себя закрыться.
– Извините, бабушка, – сказала она покачивающейся, как слониха в зоопарке, бабке. – Вы не знаете, когда сто пятьдесят седьмой?
Ой, подумала Крис. Это же они у меня вечно спрашивают. А я? А что я, я сейчас в картах посмотрю.
Женщины из-за киоска не было видно. Крис зашла в приложение. Выберите город. Пролистала список городов, но не нашла в нем своего.
– Бабушка, вы не знаете?.. – потянулась к бабке.
– Я ухожу, – каркнула та, не прекращая свой басовитый гул.
– Что? Куда вы…
– Ухожу. Все уходят, и я ухожу. Чего я тут! – и затяпала по
– Задеревенело? – каждый раз спрашивал тот идиотский стоматолог, вкалывая анестезию, чтобы вырвать очередной молочный зуб, поверх которого начинал расти очередной коренной, что тоже окажется кривым и стремным, как остальные. Задеревенело? Всё еще снится. Задеревенело? Крис ненавидела это слово, это онемение, и вот сейчас почувствовала, что – как деревенели ее десны с нёбом на приемах у стоматолога – задеревенела сама, полностью.
