какой другой ситуации. Подобные события грандиозны, они внушают благоговейный страх, и, конечно, ничего подобного не бывает с простыми смертными вроде нас с тобой. (Дело не столько в том, что происходящее имеет сверхъестественную природу, сколько в характере его описания.) Напротив, хотя события, происходящие в сказках, зачастую необычны и в высшей степени невероятны, они всегда представлены как нечто обыкновенное – то, что может случиться с вами, со мной или соседом, вышедшим на прогулку в лес. Даже самые невероятные встречи подаются как что-то совершенно обыкновенное, повседневное.
Еще более важное отличие между этими двумя типами повествования кроется в концовке: в мифах она почти всегда носит трагический характер, тогда как для сказок характерен счастливый конец. Из-за этого в собраниях волшебных сказок попадаются всем известные истории, к этой категории не относящиеся. К примеру, «Девочка со спичками» и «Стойкий оловянный солдатик» Андерсена прекрасны, но исполнены печали (в конце у читателя не возникает ощущения утешения, которое несут с собой волшебные сказки), тогда как его «Снежная королева» близка к подлинному образцу волшебной сказки.
Миф пессимистичен, тогда как сказка оптимистична, – и неважно, что некоторые ее черты могут отличаться прямо-таки пугающей серьезностью. Здесь кроется принципиальное отличие сказки от других типов повествования, в которых равным образом происходят фантастические события. При этом не имеет значения, что стало причиной счастливой развязки: доблесть персонажа, случайность или вмешательство сверхъестественных сил.
Типичный миф включает в себя ситуацию противоречия между требованиями сверх-«я» и действиями, в основе которых оказываются импульсы, исходящие от «оно», а также направленными на самосохранение стремлениями «я». Простой смертный слишком слаб, чтобы ответить на призыв богов. Такова судьба Париса, исполнившего приказ Зевса, который передает ему Гермес, и подчинившегося требованию трех богинь решить, которой из них достанется яблоко. За то, что он выполнил эти приказы, его ждет смерть; к таким же последствиям приводит этот роковой выбор и других, безымянных смертных.
Как бы мы ни старались, мы никогда не сможем воплотить в жизнь то, что, как нам кажется, требует от нас сверх-«я», представленное в мифах богами. Чем усерднее мы пытаемся ублажить его, тем ненасытнее оно становится. Даже когда герой не знает, что поддается импульсам, исходящим от «оно», он вынужден мучительно страдать из-за этого. Если смертный вызывает неудовольствие богов, то эти высшие воплощения сверх-«я» сокрушают его, даже если он не сделал ничего дурного. Присущий мифам пессимизм чрезвычайно живо представлен в основополагающем для психоанализа мифе – трагедии Эдипа.
Миф об Эдипе, в особенности его сценическое воплощение, вызывает мощную интеллектуальную и эмоциональную реакцию у взрослого человека – настолько мощную,
