меня будет, значит. Он внутренний враг. Ему наши социалистические успехи, как нож острый. Ты ведь и не знаешь поди, пионэр, что таких, как он, до войны много было. Если бы не товарищ Гришин, который их в ежовые рукавицы, то просрали бы всё, сдали бы страну томми и гансам. Ясно тебе, пионэр?»
Мэлу направление разговора нравилось всё меньше. От старика внезапно повеяло тяжелой скрытой угрозой, словно перед Скворешниковым сидел не обычный человек из плоти и крови, а оболочка, под которой прячется доисторический саблезубый хищник, способный одним махом перегрызть жертве горло и упиться ее живой горячей кровью. Поэтому юноша предпочел свернуть беседу, поблагодарив за чай и активно засобиравшись.
Он вышел из дома Стопаря и некоторое время раздумывал, идти ли ему прямо сейчас к третьему по списку ветерану или всё-таки наведаться в другой день. А может, вообще соврать классной, что Богданова не было дома, он в отъезде и всё такое? Хотя слова Стопаря о «матером вражине» и вызывали сомнения в правдивости, Скворешников не чувствовал себя достаточно взрослым и уверенным, чтобы с ходу отвергнуть их. Богданов сидел? Уголовник? Уголовники, вышедшие после отсидки, в Калуге водились, один из них по имени Жора даже работал на водолазной станции Городского водного клуба ― пацанов, которые ближе к лету начинали осаждать станцию, привлекали в нем грубый, но сдержанный стиль поведения, необычно затейливая речь, переполненная блатными словечками, и масса татуировок, покрывавших мускулистые руки и торс Жоры. Бывший уголовник научил ребят игре в «ножички» и любил повечеру, сидя на пристани, рассказывать всякие лагерные небылицы. Неужели Богданов такой же? Но ведь в Жоре ничего враждебного не было, никогда он социалистические успехи не отрицал. Наоборот, говорил, что жизнь на воле стала лучше, богаче.
Колебания Скворешникова были прерваны самым неожиданным образом ― налетела низкая тучка, полил холодный дождик, и Мэлу ничего другого не оставалось, как поспешно двинуться к дому Богданова, спасаясь от непогоды.
Двухэтажный приземистый дом был окружен глухим дощатым забором в полтора человеческих роста. По счастью, здесь имелся звонок, и Мэл с торопливой настойчивостью нажал на кнопку.
«Кого там принесло? ― услышал он ворчливый голос. ― Никого не жду!»
Дверь открылась, и Мэл увидел очередного ветерана ― темного лицом и седого как лунь старика, одетого в мешковатую робу из черной ткани ― вроде той, которую носят моряки на атомных подводных лодках. Приглядевшись, юноша внутренне содрогнулся: похоже, этот человек когда-то сильно обгорел ― рубцы от ожогов и пигментированная кожа покрывали часть лица ветерана с нижней правой стороны, так же изуродованной выглядела и правая рука. Дождь усиливался, и Мэлу стало не до брезгливости. Он представился и вкратце обрисовал проблему. Ветеран молча выслушал и отступил в дверном проеме, сделав приглашающий жест обожженной рукой.
Вместе они пересекли небольшой двор, нырнули в приоткрытую дверь.
В отличие от предыдущих ветеранов, Богданов не стремился
