бы Мэлом, если бы сразу не поинтересовался, а какой подвиг, по мнению старика, имеет смыл награждать и воспевать.
«Ну как тебе сказать… ― Богданов развел руками, но, заметив блеск обиды в глазах Скворешникова, тут же заторопился: ― Если тебе и правда интересно, мальчик, то я думаю, что подвиг только тогда подвиг, если не идет речи о выживании рода. Выживание, оно и есть выживание. Какой-нибудь олень бросается на волков, чтобы защитить оленят. Красиво, благородно, но разве это подвиг? Лиса бросается на свору собак, чтобы защитить лисят. Это инстинкт, а не подвиг. Вот и мы бросаемся на пулеметы, потому что инстинктивно чувствуем: за нами ― наши дети, за нами ― наше будущее. Но если мы поддаемся инстинкту, мы перестаем быть людьми, звереем. В том-то и фокус, мальчик, перестаем быть людьми. А подвиг он должен быть осознанным действием. Вот живешь ты, допустим, хорошо. А ты ведь хорошо живешь? ― Мэл утвердительно кивнул. ― И тут тебе вдруг захотелось совершить что-то необыкновенное, хотя и необязательное. Например, подняться высоко в гору, взобраться на самую вершину, туда, где никто до тебя не бывал. Или нырнуть в самую глубокую океанскую впадину. Или полететь, как птица. Вот это и есть подвиг. Осознанное желание совершить странное, выйти за границы нашего быта. У тебя никогда не возникало желания летать, как птица?»
Скворешников вздрогнул и, вскинувшись, посмотрел на старика. Казалось, Богданов уловил его тайные мысли.
«Вижу, возникало. ― Ветеран впервые улыбнулся, хотя на его изуродованном ожогом лице улыбка вышла кривой и некрасивой. ― И картинка твоя о многом говорит. Звезды зовут, мне ли не знать… ― Он помолчал, а потом задал другой необычный вопрос: ― Планёр из бумаги делать умеешь?»
Мэл с гордостью сказал, что с легкостью сделает из бумаги двухтрубный и четырехтрубный пароходы, подводную лодку и даже танк. А что такое «планёр»?
«Заморочили вас… ― пробормотал себе под нос Богданов. ― Совсем дети света белого не видят. С лучшим намерениями, надо полагать…»
Продолжая ворчать, он встал, подошел к книжному шкафу, плотно набитому каким-то томами с серыми корешками, порылся поверху книг, извлек старую газету, принес ее, расправил на столе, а потом в два счета, сгибая и разгибая, сложил бумажный лист в необычную треугольную фигуру, отдаленно напоминающую птицу. Поднял и пустил по воздуху. «Планёр» не упал, а плавно, почти величаво, проскользил, поддерживаемый неведомой силой, до самой двери, ткнулся острым носом в косяк. Это выглядело настоящим чудом, и Мэл не усидел на стуле ― возопил и бросился за «планёром».
«Принцип тут простой, ― заверил Богданов. ― Вам и на физике должны были рассказывать. Крыло так устроено, что при его движении сквозь воздух давление сверху оказывается чуть меньше, чем снизу. И за счет этого планёр летит. Подъемная сила называется».
Мэл, захваченный новой идеей, тут же спросил, а нельзя ли сделать такой же планёр не из бумаги, а, например, из дерева, и посадить в него, например, человека?
«Смело
