style="font-size:15px;"> Тонкие пальцы коснулись клавиш, и из-под открытой крышки фортепиано зазвучала приятная мелодия. Пальцы перебирали клавиши быстрее – и мелодия нарастала, пальцы замедлялись… – и тогда звук утихал, вновь скрываясь под крышку фортепиано. С ощущением нереальности происходящего Колька не мог оторвать взгляд от изящных девичьих рук, повелевавших большим музыкальным инструментом. Он даже боялся лишний раз вздохнуть, дабы не нарушить это великолепие! А тонкие пальцы всё скользили и скользили по чёрно-белой дорожке, они жили своей жизнью, они будоражили и гипнотизировали единовременно, они порождали нечто удивительное, неземное. Но вот, прозвучала последняя нота, – воздух в гостиной взорвался, задрожал, после чего звук стал угасать, и наступила полная тишина…
– Как красиво!.. Что это было? – наконец, придя в себя, с тихим восторгом спросил Колька.
– Фредерик Шопен. Прелюдия номер четыре, ми минор. – улыбнулась Катя.
– Словно капли дождя стучат по крыше… Никогда в своей жизни ничего подобного я не слышал! А можешь повторить?
Девушка всплеснула руками и потрясающей красоты мелодия снова заполнила просторную гостиную…
– Ну, как-то вот так… – завершив повторное исполнение, смущённо произнесла Катя и отстранилась от фортепиано.
– Мне кажется, это можно слушать вечно…
– Согласна! – обворожительная улыбка засияла на лице девушки. – У Шопена много хороших произведений, но четвертая прелюдия – это… Это нечто особенное! Раньше моя мама часто исполняла Шопена для папы. Ему тоже нравилось. – на этот раз с грустью произнесла она.
– А я хорошо помню, как твоя мама учила играть тебя… Ты ещё маленькая, с косичками, за таким большим ящиком…
– Фортепиано. – поправила Катя.
– Прости, конечно же фортепиано! – поправился Колька и продолжил, – Так вот, мама тебе что-то говорит, показывает, а у тебя не получается, ты начинаешь расстраиваться и плачешь… Но плачешь совсем тихо, не слышно, словно в себя, и лишь изредка вздрагиваешь… А мы с Мишкой на всё это смотрим и смешно нам… Совсем глупые были… – тут он замолчал, оберегая возлюбленную от ранящих воспоминаний о брате, после чего вопросом увёл разговор в другую сторону: «А кто научил музыке твою маму?».
Катя словно ненадолго задумалась, потом подошла к резному буфету цвета «красное дерево», выдвинула один из его ящиков и, достав чёрно-белую фотографию в рамке, протянула её Кольке: «Когда-то давно, как говорила мама, фотография эта висела на стене, но не здесь, а в Московской квартире. Теперь же подобные вещи лучше хранить в укромном месте».
– В Моско-о-о-овской?! – удивился Колька.
Уверенным, полным достоинства взглядом с фотографии на него смотрел красивый офицер Русской императорской армии.
– Моя мама родилась и выросла в Москве… – присаживаясь на небольшой диванчик в гостиной, тихим голосом заговорила Катя. – Её папа, мой дедушка, был офицером царской армии. Мама говорит, я очень на него похожа.
– Действительно похожа! – сверяя изображение
