и остаются на месте до последней буквы в книге. А все дело в гипермнезии.
Она встает с кресла, медленно подходит к полке и берет книгу. Скорее всего, наобум.
– Вы читали «Пробуждение» Эндрю Ричардсона?
– Нет.
Садится обратно в кресло, открывает на рандомной странице и кладет передо мной:
– Прочтите любой абзац и запомните его.
– Я уже это делал.
– Вы делали это дома и с теми книгами, которые читали раньше. Я же предлагаю вам нечто новое.
Читаю, передаю книгу ей, мельком глядя на показавшиеся из-под рукава «женевские волны». Она надевает очки, смотрит на тот же абзац, и я с точностью повторяю его.
– А следующий?
– До следующего я не дошел.
– И никаких идей?
Смотрю на потолок и понимаю: эта игра начинает мне действовать на нервы.
– Он начинается со слова «Если», насколько я успел заметить.
– Если это сон, и вы только что придумали один абзац из книги, почему точно так же не можете придумать следующий?
– Потому что это убедило бы меня, что я во сне.
Она захлопывает книгу, снимает очки.
– Вы ищете опровержение сна, а не подтверждение реальности.
Удивленно смотрю на нее, и как-то само собой вспоминается, что говорят о психиатрах – постоянно работая с полоумными, они и сами становятся не от мира сего.
– Есть разница? – Спрашиваю и чувствую, что мы махнулись ролями. Но докторский взгляд Дакоты мне не переплюнуть.
Она встает с кресла и снова подходит к окну.
– Опровергнув один сон, вы попадаете в другой, чтобы точно так же опровергнуть и его.
Меня забавляет, насколько серьезно она рассуждает на тему моего бреда. От этого чувствую себя еще более умалишенным.
– Хотите сказать, мне нравится это состояние?
Ее голос становится сухой и сиплый, словно она резко постарела на сотню лет:
– Хочу сказать, что это сейчас не сон…
Дакота поворачивается, и меня бросает в ужас от того, что предстает моему взгляду: из ее пустых глазниц выпадают опарыши, а покрытая трещинами серая кожа осыпается песком, обнажая кости скул и гнилые зубы. Появляется запах подвальной сырости, и я замечаю, как поедаемые короедами стены начинают быстро превращаться в труху. Пол становится вязкой болотной жижей, в которой я оказываюсь погрязшим по колени. И мне ничего не остается, кроме как проваливаться дальше вниз, осознавая до жути простую истину: бежать невозможно.
IIII
Я просыпаюсь в холодном поту. Не сразу приходит понимание, что нахожусь в собственном кабинете, и что за окном поздняя ночь. Электрический свет дрожит, как будто в лампы забились мотыльки, а на экране монитора мерцает зависший сиреневый череп с цветами. И мне уже плевать, как он называется. Единственное, что меня теперь волнует – с какого момента начинается
