ухода и лечения.
Антоло, Емсиль и Вензольо в армии и теперь несут в Тельбию имперские понятия о справедливости на кончиках пик. Может, тоже уже погибли? Говорят, тельбийцы сопротивляются вовсю. И землевладельцы, и крестьяне.
Один только он на свободе. Подсуетились, вызволили.
Ничего, не вечно тирану восседать на престоле! Скоро зарницы свободы вспыхнут по всей Сасандре. Народ восстанет с колен во имя свободы, равенства и братства! Сбросят ненавистных чиновников – вымогателей, мздоимцев, самодуров. Народ сам будет выбирать заседателей магистрата, судей, стражников. И когда воцарится подлинное народовластие, придет счастье. А он, т’Гуран фон Дербинг, вельсгундский дворянин, приложит все усилия, чтобы ускорить воцарение справедливости по всей земле. Как учит величайший мудрец Дольбрайн, заключенный деспотическим режимом в застенки Аксамалы, великан духа и гений мысли, вольнолюбивый сокол Сасандры…
Как ни был Гуран увлечен мыслями о грядущей свободе и равенстве всех людей пред ликом Триединого, знакомый бордель он не пропустил. Загодя приосанился в седле, легонько подкрутил усы, смахнул клок кошачьей шерсти, неведомо каким образом приставший к рукаву черного дублета.[15] А вдруг кто-то из девочек выглянет в окошко? Хорошо бы Лита… В ней не было вызывающей красоты Риллы, непоседливости Фланы, переменчивости Аланы. Мягкая, домашняя и уютная. С ней или с похожей на нее вельсгундец мог, пожалуй, связать жизнь, если бы… А впрочем, что болтать попусту?
К удивлению молодого человека, «Роза Аксамалы» встретила его заколоченными крест-накрест окнами и сорванной, висящей на одном гвозде вывеской.
Как же так?
Насколько он помнил, хозяйка борделя, фрита Эстелла, не собиралась продавать заведение или переезжать в другой конец столицы. Да и разориться она тоже не могла. Не та хватка. Скорее бы он поверил в то, что черноволосая бордель-маман прикупила себе еще одно доходное дело – игорный дом, к примеру, или гостиницу. А тут доски, перечеркивающие ставни, словно ошибку в ученическом задании.
– Ты слышал что-нибудь? – повернулся Гуран к спутнику. – Что с «Розой Аксамалы»?
Слуга пожал плечами. Потер усыпанный веснушками нос.
– Так вроде бы съехали они, – сказал он и полез пятерней в затылок. – Я тута не бывал. Дорого. Так, слыхал краем уха.
– Ох ты и шельма, Боррас! – погрозил ему пальцем Гуран.
– Я чо? Я ничо… Другие вон чо, и то ничо… – Слуга состроил простецкую рожу. Толкнул чалого пятками.
Клепсидральную площадь они миновали в полном молчании. Дальше путь лежал по улице Шести Побед до Тьяльских ворот. Рысить в черте города разрешалось лишь гонцам, спешащим со срочными донесениями, и военным, но только в случае осады столицы. Плотная толпа, запрудившая улицы, не позволяла коням прибавить шагу. На городских улицах пеший имел все преимущества перед всадником. За ворота они выехали лишь в третьем часу.[16]
Вот и широкая, мощенная камнем дорога. По обочинам – сребролистые тополя, вытянувшиеся к небу,
Дублет – узкая одежда типа куртки из полотна или шерстяной ткани на подкладке, носилась поверх рубашки.
В Сасандре светлое время суток (от рассвета до заката) разделялось на десять часов, ночь – на три «стражи».
