за кадром:
– То есть там была толкучка такая, что…
А. Калашников:
– Виктор Сергеевич, представляете, десятки тысяч народу! Голодных!
Голос за кадром:
– А там, в карьере, не менялись: у кого махорка, меняюсь на что-то?
А. Калашников:
– Менялись, что вы. Махали. Давай, махнем? То-то на то-то, значит, не глядя.
Голос за кадром:
– А что меняли? Махорку на хлеб…
А. Калашников:
– Все меняли. И на хлеб, и на часы меняли. Какую-нибудь железку покажет: «Давай, махнемся. У меня часы». Махнулись. А он обманул.
Голос за кадром:
– Драки были по этому поводу?
А. Калашников:
– Не знаю, не помню.
Рукопись книги воспоминаний Александра Калашникова.
Голос за кадром:
– Из воспоминаний Александра Калашникова: «В один из дней немцы придумали еще одну шутку. На краю ямы появилась большая группа офицеров с фотоаппаратами. В яму опустили двух полуживых кляч».
А. Калашников:
– Ну, спустили, подвели к отвесной стене там, где собрались офицеры с фотоаппаратами.
Голос за кадром:
– И ушли сами?
А. Калашников:
– Нет, они чиркали.
Голос за кадром:
– И реакция сначала у наших – никто, ничего не понял?
А. Калашников:
– Ну, вначале, что за лошади живые, клячи еле живые, кости торчат и все такое… Сначала растерялись: для чего это? А потом они нам жестом показывают и говорили словами, что на обед.
Голос за кадром:
– И началось там вот это… Начали их резать.
А. Калашников:
– Да. Вначале побаивались. Может, думали, какой-нибудь подвох. Бог его знает. А потом… Они там хохочут, как скажут «На обед». Их хохот разбирает, а у нас-то совершенно другое было… Толпа… Вы представляете, несколько десятков тысяч! Какая толпа может вокруг клячонок образоваться, и что там было!..
Калашников печатает на пишущей машинке.
Голос за кадром:
– Из воспоминаний Александра Калашникова: «Постепенно толпа, понимая отсутствие опасности, сжималась вокруг животных, которые, кстати, как загипнотизированные стояли, опустив головы, словно чувствуя свою обреченность. Вдруг, словно по команде, толпа напала на лошадей. Началась невообразимая вакханалия… Бедных лошадей грызли зубами, рвали руками, а у кого были хотя бы маленькие ножики вырезали большими кусками и прятали их тут же под гимнастерку… До сих пор не могу забыть одного человека, еле вырвавшегося из этого живого месива… от подбородка до пояса он был в крови. У пояса, под гимнастеркой, чувствовался порядочный кусок добычи. Но главное не это, а его глаза. Они сверкали от счастья, и в то же время в них ясно виделись страх и растерянность». Вот оно, самое страшное, что может сделать война: убить в человеке человека.
Александр
