плохо, как у всех прочих.
Я ухожу из раздевалки. Прямо по коридору метров пятнадцать и, в небольшом закутке примерно два на два метра, открываю дверь кабинета. Сперва в нос ударяет запах, который, как я выяснил на опыте, всегда присутствует только в одном месте – в бухгалтерии. Тошнотворно стерильный воздух, с еле ощутимыми нотками вчерашнего обеда – а это, скорее всего, была домашняя хуета престарелых «девочек»( маразм и варикоз всегда неразлучны с ними) – я презирал каждый раз, когда снова оказывался здесь. Четыре стола, четыре рабочих места в достаточно обширной комнате глянули на меня и, не признав во мне своих хозяев, прикрыли свои только что проснувшиеся выдвижные ящики-глаза. Снова задремали. «Хуй с вами – спите.» Закрываю дверь и опять в голове мысль: «Ну и на кой хуй ты заглядывал туда?» Каждый раз пытаюсь понять – «зачем же?» , но не могу. Напротив кабинета бухгалтерии – мой кабинет.
Вхожу. Обезличенный стол буквой «Т» и множество стульев, на которых почти никогда никто не сидит, компьютер и ряд бумажек, папок и прочей бюрократической мерзости. Презираю бюрократию я. Видите ли, в рот я ебал эти печати, чётко отведенные места для подписи и даты, накладные, в которых вечно ни хуя не понятно. Худшая часть моей работы – бумаги. «Потом.» – думаю – « Все это потом…». Падаю в кресло. Включаю видео, на котором человек молча гуляет по Токио. Слепит через небольшое окно июньское солнце. Пришлось закрыть жалюзи. Смотрю в монитор и плавно, будто при утренних летних сумерках наблюдать за поднимающимся солнцем, засыпаю.
Меня разбудил Честер. Он влетел в кабинет – я вздрогнул, испугался. Он сходу начал говорить о важном госте, который снял лучший банкетный зал нашего ресторана нашего ресторана на сегодняшний вечер. Я особо не слушал его, достаточно было, что он «важный». К тому же, Честер много говорил только, когда это действительно нужно. Важный – и все тут! Вся остальная муть мне была не нужна и не интересна. На кой хуй мне нужно знать, чем он занимается и какие у него связи!? Боже, максимально поебать. Нужно обслужить – этого хватит. Я ненавидел, когда мне пытаются объяснить что-то так, словно мне искренне не похуй. Я понимаю, что дружить с богатыми свиньями всегда по-своему приятно, но сегодня – не трогайте подробностей. Потом перекинулись парой слов о делах наших. Наших – в смысле личных. Я спрашивал про его семью. Он обо мне и моих запоях. Чистые формальности. Главный порок цивилизованных обществ всех стран – вежливость. Невероятно лживая и мерзкая вещь на самом деле – я всегда сразу чувствовал фальшь и неискренность, только если речь не о женщинах. К их вибрациям я всегда глух. Не потому, что не доверяю им или что-то подобное, нет… я просто не умею определить их намерения.
Мы вышли с Честером покурить. Он, как обычно, держался холодно и отстраненно, но в то же время он как будто сдерживался. Не знаю, в чем причина такого нервяка, но мне показалось это странным. Его дерганые движения, вычурные попытки показать, мол, все нормально, ничего необычного. В общем, курили мы. Обменивались стандартными вопросами о семье, жизни, выходных,
