к.
– Скотт! – крикнула Джули. – Хэнку нужен философ.
Философ тут я. И в этом качестве я точно никому не нужен.
Я бросился в ванную.
– Хэнк, Хэнк! Я философ. Что тебе нужно?
Он выглядел озадаченным.
– Ты не философ, – резко ответил он.
– Хэнк, я философ. Это моя работа. Что тебя беспокоит?
Он открыл рот, но ничего не сказал.
– Хэнк, что тебя беспокоит?
– В ЗУБАХ ШТО-ТО ЗАШТРЯЛО.
Флоссер. Хэнку нужен был флоссер – такой вилкообразный кусок пластика с нанизанной на него зубной нитью. Задним числом это понятно. Флоссер – это то, что вам может понадобиться, особенно если вам два года и ваша цель в жизни – заполнять свалки дешевыми кусками пластика, которые временно отвлекают внимание. Философы людям обычно не нужны. Люди охотно говорят об этом самим философам.
– Чем, собственно, занимаются философы?
– Э-э-э… в основном мы думаем.
– О чем вы думаете?
– Да о чем угодно. Справедливость, правильность, равенство, религия, закон, язык…
– Я тоже об этом думаю. Я философ?
– Возможно, да. А вы хорошо об этом думаете?
Я не представляю, сколько раз у меня был такой разговор. Но это потому, что у меня никогда его и не было. Я просто воображаю, как все пойдет, если я скажу незнакомцу, что я философ. Я почти всегда говорю, что я юрист. Если только не разговариваю с юристом; тогда, чтобы набить себе цену, я говорю, что я профессор юридических наук. Если же я разговариваю с другим профессором юриспруденции, тогда я определенно философ. Но если я беседую с философом, я снова становлюсь юристом. Это сложная игра в наперстки, разработанная, чтобы дать мне преимущество в разговоре.
Однако я – философ. И я все еще не могу в это поверить. Я не ставил перед собой такой цели. Будучи первокурсником на первом семестре в Университете Джорджии, я хотел взять вводный курс психологии. Но в группе не было мест, а «Вводная философия» была мне вполне по силам. Если бы освободилось место в группе по психологии, я сейчас был бы психологом, а эта книга была бы полной практических рекомендаций по воспитанию детей. В этой книге есть несколько советов, но большинство из них не столь конкретны. На самом деле главный совет заключается в следующем: разговаривайте со своими детьми (с чужими тоже). Они смешные и к тому же хорошие философы.
Я пропустил первые занятия по философии, потому что мы (евреи, не философы) празднуем Новый год в более или менее произвольный день каждой осенью. Но на второе занятие я пошел, и уже ко второму часу я был на крючке. Профессор Кларк Вольф спросил каждого из нас, что именно имеет значение, и, обходя комнату, он написал наши ответы на доске рядом с нашими именами и именами известных философов, говоривших нечто подобное.
Счастье: Робин, Лайла, Аристотель
Удовольствие: Анна, Аристипп, Эпикур
Поступать правильно: Скотт, Нирадж, Кант
Ничто: Виджей, Эдриан, Ницше
Увидев свое имя на доске, я подумал, что мои рассуждения о том, что важно, могут иметь вес – ведь я был частью дискуссии, включающей самих Аристотеля, Канта и Ницше.
Мысль была дикой, и моих родителей это все не обрадовало. Помню, как я сидел напротив отца в закусочной и сообщил, что планирую изучать философию. «Что такое философия?» – спросил он. Вопрос замечательный. Он не знал ответа, потому что, когда он поступал, место на курсах психологии было и он стал психологом. Но тут я понял, что у меня проблема: я и сам не понимал, что это, а ведь я уже несколько недель посещал занятия по философии. Что это такое, спросил себя я, и почему я хочу изучать философию?
Я решил не рассказывать отцу, а показать на примере.
– Нам кажется, что мы сидим за столом, едим жареную курицу и ведем беседу о том, как проходит учеба, – начал я. – Но что, если это не так? Что, если кто-то украл наши мозги, поместил их в колбы, подключил к электродам и стимулировал их так, чтобы мы считали, что едим курицу и разговариваем об учебе?
– Это вообще возможно? – спросил он.
– Не думаю, но это не главное. Вопрос тут – откуда мы вообще знаем, что это не так? Как мы удостоверимся, что мы не мозги в колбах, галлюцинирующие про жареную курицу?
– И это ты решил изучать? – Выражение его лица было отнюдь не ободряющим.
– Да, я имею в виду, разве ты не видишь причины для беспокойства? Все, что, как нам кажется, мы знаем, может оказаться ложью.
Он не был обеспокоен. И это было до выхода «Матрицы», так что я
