вот что. Ты сотник, я сотник. Но я тебе слово царское передал, так что
дальше тебе думать и решать.
Но за обоих сотников сама судьба своё слово сказала. Через три дня как сотня Изослава оказалась в крепости, к Орлику подступилась рать и не малая. Поболе
двухсот степняков стали лагерем недалеко от главных ворот крепости. Заискрились кресала, задымились костры. Из-под седелец чужаки доставали
ставшие плоскими куски мяса и жарили этот «полуфабрикат» на костре. Запах
от него был ещё тот, но зато во время езды мясо под седоком уплощалось и не
было жёстким. Кто-то из воинов доил кобылиц, кто-то пил уже готовый кумыс.
В двух местах на вертелах жарились бараны, видимо, взятые с собой в дорогу.
Запах жаркого ударял в нос, будоражил защитников, давно севших на постную
«диету». А вокруг стен крепости, словно выискивая слабые места, несколько раз
прогарцевал тот самый высокий воин, одетый в безрукавку мехом наружу. Он всё время косился на стены и не выпускал из рук лук с наложенной на тетиву стрелой. Оба сотника встали во весь рост на помостях пристенных и, прикрываясь щитами, следили за любопытствующим чужаком. Когда всадник оказался напротив сотников, прокричал ему Фома:
– Эй, человече, чего кружишь вокруг, чего высматриваешь?
Услышал тот зычный голос Фомы, придержал своего коня и вдруг неожиданно резко провёл ребром ладони по горлу, после чего вместе с двумя
напарниками унёсся к кострам. Сотник орликовский скривился, как от зубной
боли. Молвил:
– А и прав наш царь-батюшка. Прорываться к своим надо, пока эти вахлаки
действительно до нашего горлышка не добрались.
Потом с сожалением в голосе добавил:
– Не хотел я кровушку чью-то проливать, да чую, придётся.
У Фомы сейчас под рукой была неполная сотня дружинников, да у Изослава
сотня. Ещё торгового, промыслового да ремесленного люда было полсотни. Да
женщин и молодух три десятка было. А мальцов разнополых и разновозрастных
и того побольше было, под пятьдесят душ.
То, что пришлые до сих пор на стены не кинулись, говорило об одном:
прибавку ждут они к своему воинству. Вот тогда совсем худо будет. А пока
фифти-фифти между защитниками и осаждающими. Собрали сотники народ на вечевой площади. Все тут собрались. Лишь одна ладья с пятью промысловиками три дня назад как ушла в море и так ещё не вернулась. Всмотрелся Фома в лица людские. Как они воспримут худую весть? Суровая складка залегла над его переносицей, невольно сжались у него кулаки:
– Люди, вы сами видите, что за стенами творится. Пытались мы с гостем нашим, – кивнул он на Изослава, – поговорить с чужаками, да один из них вместо
разговора непристойность нам показал. Думаем мы, что скоро у стен крепости
басурман станет поболе, чем сейчас, вот тогда и на стены они полезут. А царь
Скиф
