золотом их одежда красноречиво указывала на высокий статус. Все полукровки, ютящиеся в кибитке хенке, происходили из респектабельных родов и были не чета уличному беспризорнику Валари.
И они немедля решили установить дистанцию.
– Эй, не усаживайся подле меня! – фыркнул недоброго вида парень в золотых серьгах.
Он вытянул в проход между лавками ногу, не давая новому соседу пройти и сесть к окну.
Валари, как истинный сын улиц, прекрасно знал, что идти на прямой конфликт с заносчивой знатью не стоит, но от колкости все же не удержался:
– Ты, верно, болен и заразен, господин? Что ж, спасибо за заботу, сяду в другое место.
И он нарочито отсел подальше от хмурого соседа. Опустился на лавку рядом с добронравного вида улыбчивым здоровяком, самым высоким и мощным из всех присутствующих. Тот захохотал довольно, оценив язвительность новичка.
Похвалил:
– А ты не промах, приятель. Как тебя зовут?
– Валари.
– И из какого ты рода? – презрительно поинтересовался парень в серьгах. – Явно из бедного. Одежка у тебя уж больно драная.
– Я из благороднейшего рода городских нищих, – снова отшутился Валари, зная, что постоянно переводя все в шутку, в игру, он быстрее сгладит назревающий конфликт и завоюет расположение соседей по повозке.
Продолжая свои нападки, задира рискует быть высмеянным перед своими же родовитыми соседями. Пижону в серьгах это не надо, да и Валари тоже. Сейчас они все тут в одной упряжке. Лишние ссоры ни к чему…
Здоровенный парень снова благодушно заржал. Подхватили его и двое других, что сидели до этого молча.
Прохохотавшись, они представились:
– Никадо.
– Дарэ.
– Роггу, – кивнул здоровяк, – а это Демин, – указал он на недовольного с серьгами. – Ты правда с улицы или пошутил?
– Правда. – Валари беззаботно пожал плечами.
– А это у тебя что такое в чехле? – полюбопытствовал Дарэ.
Он был самым низкорослым и изящным из всех. Его волосы, собранный в хвост, отливали теплой рыжиной.
– Мандолина. Сыграть вам, благородные господа?
– А ты можешь?
– Конечно! Иначе зачем мне таскать с собой инструмент?
Благозвучные переливы струн понеслись над высушенными солнцем окраинами великой столицы. Чистый голос запел о героях и сражениях, о чести и предательстве, о смерти и любви так душевно и искренне, что даже унылые быки, тянущие кибитку, пошагали быстрее.
Недовольный Скайскиф хотел было дать по тенту повозки с размаху кулаком, но Клайф, любитель музыки, остановил его.
– Уж больно тошно он воет, – пожаловался высокий хенке. – Тебе разве уши не режет?
– Нормально он поет. Пусть поет, – щурясь на заходящее солнце, ответил Клайф.
К ночи они прибыли в небольшое поместье, укрытое жидкой тенью акаций.
