выставляет большой палец.
– Классная идея!
Но, когда он пытается встать, ноги не слушаются. И Букина не слушаются, что означает: не надо было присаживаться (не надо было пить?). Они ползают по хламу, выискивая подходящее орудие, находят какие-то ножницы и, с трудом поднявшись, начинают обкалывать изображение по кругу. Штукатурка крошится, шум стоит неимоверный, но дело есть дело. Тут ведь и впрямь фурором попахивает, то есть, респект и уважуха им обеспечены.
И вот портрет отделяется от стены: обсыпавшись по краям, он все-таки сохранил целостность (спасибо смоле). Комната как-то сразу теряет привлекательность без главной своей святыни. Гуд бай, прежняя жизнь! Мы перенесем святыню в другое место, и она продолжит жить, счастливо избежав позорной судьбы: быть замурованной в ходе евроремонта!
Но что там за шум? Почему голоса за окном? Открыв створку, Паскевич перегибается через широкий подоконник и видит внизу сине-белый автомобиль с мигалкой. Рядом перемещаются несколько темных кругляков (так выглядят сверху милицейские фуражки) и седоволосая голова. Обладательница головы тычет рукой вверх, дескать, призовите к порядку это хулиганье! Накажите за взлом помещения по всей строгости закона!
– Эй! За нами, кажется, приехали…
Букин тоже с любопытством пялится вниз.
– Ну да, двое с носилками, один с топором… Фиг они нас поймают, спорим?
– А чего тут спорить? Конечно, фиг!
Что удивительно: страха нет, зато есть задор, ощущение настоящего приключения, о котором они тоже сегодня расскажут. Еще бы! Остальные притащатся со скучных работ, служб и офисов, они же, пройдя огонь и воду, принесут потрет Леннона, что можно приравнять (или почти приравнять) к царской охоте.
Фуражки перемещаются к парадному входу, а наши охотники – к спасительному черному. Там, однако, тоже слышны голоса, и внизу мелькает фонарь.
– Что будем делать? – шепотом (теперь это оправданно) вопрошает Паскевич.
– Можно отсидеться в учебной комнате, что под самой крышей. Вряд ли они туда поднимутся, хотя…
– В этом случае с концертом пролетаем?
– Сто пудов. Поэтому рвем когти к старому лифту. Помнишь, где он находится?
– Спрашиваешь! В конце коридора, и там только шахта, а кабины никогда не было.
– Правильно; и мы по этой шахте сейчас – тю-тю!
Пьяно хихикая и стараясь не хрустеть мусором, они движутся в коридорный тупик. Двери лифта намертво заклинены, зато сбоку есть дыра, достаточная, чтобы пролезть. Приложившись по очереди, они добивают бутылку, аккуратно ставят тару у лифта и лезут внутрь.
Сетчатая конструкция позволяет худо-бедно перемещаться по шахте. Первым сползает Паскевич; будучи налегке, он то и дело вопрошает: как, мол, ты? Груз не мешает? Не мешает, бодрится Букин, хотя, конечно, сползать с тяжеленным шматом штукатурки – еще то удовольствие.
– Подожди… – бормочет Паскевич. – Я тебе щас буду ботинки в сетку вставлять.
– Как
