style="font-size:15px;"> Чеканные строки волновали, настраивая мысли на новый лад, неизвестный доселе, сулили перемены в судьбе, предвещая то ли горечь поражения, то ли радость победы.
Песня смолкла, а люди так и стояли, словно слова окутали их воедино незримой паутиной.
Первой опомнилась Анна.
– Что это за песня?
– «Варшавянка», – Алексей развернулся к ней лицом и теперь стоял напротив, требовательно глядя ей в глаза.
– Анна Ивановна, ответьте по совести, вы с нами?
«Как? Он ещё спрашивает? – подумала Аня, силясь шевельнуть губами. – Неужели он не видит по моим глазам, что я всем существом хочу разделить с народом его радости и тяготы, рассеять тёмные силы, о которых пелось в песне и быть полезной людям?»
Алексей нетерпеливо шевельнулся, ожидая ответа.
– Да. Я с вами, – твёрдо ответила Аня, увидев, как на лицах рабочих замелькали улыбки. – Конечно, я с вами. Как все порядочные люди.
Вечерами над Ельском ручейками разливались соловьиные трели. Чуть склонится к закату солнце, заполощет небо сероватым маревом и, сперва робко, неуверенно, из купы деревьев раздаются свистящие звуки. Постепенно они разрастаются, взлетают, дрожа переливами птичьей страсти, и к ночи полностью заполняют собой умиротворённую тишину уездного городка.
Выйдя в сад, Аня прислонилась к скамейке и, прикрыв глаза, воротилась в милое сердцу детство, осиянное любовью дорогой мамушки. Однажды, когда она была маленькой, родители ездили на богомолье в дальний монастырь, взяв с собой пятилетнюю Аню. Путешествовали три дня, останавливаясь на ночлег, где придётся. Извилистая дорога привела Весниных на маленький хуторок, окружённый фруктовым садом. Бегая за бабочками от яблони к яблоне, Аня так разгорячилась и разыгралась, что к ночи её залихорадило.
– Поспи, поспи, моя девочка, – уговаривала её матушка, поя дочку грушевым взваром на меду. – Ночка придёт, хворобу уведёт, ангелы прилетят, крылами сон нагонят. Проснёшься здоровёхонька!
Мамина рука приятно холодила лоб и успокаивала. Аня чуть забылась, а когда проснулась, то услышала под окном сказочное пение соловья. И так хорошо лежалось под дивную музыку в той комнате, пахнущей яблоневым цветом, так славно…
При воспоминании о маме по Аниным щекам начинали катиться слёзы. Она их не стряхивала, боясь спугнуть драгоценный матушкин образ.
Тяжело быть безматерниной сиротинкой: не с кем посоветоваться, не с кем поделиться девичьими секретами, некому открыть сердце с зарождающейся в нём любовью.
– Пой, соловушка, пой, – приговаривала Аня, когда птаха над её головой ненадолго умолкала, – потешь душу.
В темноте сада было видно, как в полуоткрытом окне кухни, освещённом тусклым пламенем масляной лампы, стряпуха Матрёна вздувает самовар, что-то рассказывая скрытому от Ани собеседнику. Хорошо в саду, покойно. Так бы и сидела в темноте под окнами своего
