старуха лукаво хихикнула и, как маленькая, захлопала в ладоши:
– Угадай, угадай!
Тимошка в сердцах махнул рукой:
– Плохой я отгадчик. Ты вот, бабушка, наверно, со всеми в городе знакома?
– А то… – горделиво приосанилась собеседница. – Я в Петербурге всех знаю от последнего нищенца до великих князей.
– Вот-вот, – уцепился за словечко Тимошка, – князей мне и надобно. Точнее, одного князя, – он нахмурил лоб, припоминая, как старший лакей приказал ему величать друга Севу, и старательно выговорил: – Его сиятельство князя Всеволода Андреевича Езерского.
– Севу? – живо отреагировала бабка. – Хороший мальчишка, душевный. Под стать тебе. Всегда странников привечает. Один раз даже своё бланманже мне передал. Я с детства бланманже уважаю.
Она мечтательно улыбнулась, вспоминая лакомое блюдо, и спросила:
– А тебе князюшка на что?
– Друг это мой. Хочу ему письмо написать.
– Дру-у-уг, – протянула старуха и решительно пристукнула каблучками стоптанных сапожков. – Друг – это святое. Коли так, то помогу тебе. Пиши послание. Так и быть, отнесу его к Езерским и в самые княжичевы ручки передам.
Тимошка с уважением посмотрел на вездесущую бабулю и расстроенно подумал, что у него здесь нет ни бумаги, ни пера с чернилами. Старушка поняла его мысли:
– Ты вот что, касатик, отписывай весточку и приходи сюда, на лавочку. Я частенько здесь обретаюсь.
– Спасибо тебе, бабушка, – поклонился Тимошка и хотел поинтересоваться, как скоро она передаст Всеволоду его письмо, но старуха его уже не слушала. Она деловито отобрала у него платок, громко высморкалась в него и затолкала в сумочку.
– Запомни: меня зовут Досифея Никандровна.
Бабуля на прощанье кивнула так, что птица на её шляпке, как живая, затрепыхала крыльями, потом спрыгнула со скамейки и живо юркнула в мокрые от мороси кусты.
– Досифея Никандровна! Не перепутай! – донесся да Тимошки её задорный тоненький голосок.
Мальчик вышел вслед за новой знакомой на больничную дорожку, но она была уже пуста. На душе у него стало спокойно и ясно, словно Досифея Никандровна вытерла все его мятежные мысли своим большим носовым платком. Особенно радовало то, что можно передать поклон князю Езерскому.
«Хорошо, что всё устроилось таким образом, – успокоенно думал Тимошка об исповеди своего больного по пути домой. – Главное, что Максимыч успел повиниться перед смертью.
А ведь не приведи меня судьба в эту больницу, так и помер бы человек без прощения».
Мальчик тихонько перекрестился, поминая новопреставленного, засмотрелся на разносчика газет и чуть не столкнулся с дворником Иваном Лукиным.
– Тю, никак Тимка собственной персоной, – поприветствовал его односельчанин. – А вам почтальон письмо принёс. Видать, от твоего папашеньки с холерной эпидемии, потому как от
