происходили встречи руководителей (или их представителей) исторических комитетов стран социализма. Они имели целью обмен мнениями по актуальным проблемам науки и выработки общей тактики и подходов. Как заместителю председателя Национального Комитета историков мне приходилось участвовать в большинстве из них, и я хорошо знал многих ученых этих стран.
Главная цель нашего идеологического партийного руководства состояла в том, чтобы добиваться единодушия во взглядах. Сначала казалось, что такое единство существовало, но постепенно стали выявляться различия толкований, а иногда и явные расхождения во взглядах. На каждый такой случай обращали внимание в ЦК, и он становился предметом обсуждений.
С годами стали ясно вырисовываться особые позиции венгров и румын, а затем и поляков. Даже среди «верных» болгар звучали собственные оценки македонского вопроса, сущности фашизма и т.п. И теперь, оглядываясь далеко назад, я могу определенно утверждать, что «монолитность» социалистического лагеря была далеко не столь твердой.
Ряд историков стран Восточной и Центральной Европы многими нитями были связаны с тем временем, когда в этих странах была иная общественная система, существовала многопартийность и т.п. Память о тех периодах истории и так называемая ментальность не исчезали ни из массового, ни из индивидуального сознания. И не явилось ли это одним из тех факторов, которые обусловили столь поразительно быстрый крах коммунистической системы в этих странах и их возвращение к системе свободного рынка и предпринимательства, либеральных ценностей и реальной многопартийности.
В этом плане я хотел бы вспомнить наиболее ярких людей из «социалистического лагеря», которые как раз в наибольшей степени воплощали эти тенденции. Начну с колоритного человека, частые встречи с которым переросли в нашу доверительную дружбу.
Александр Александрович Гейштор был одной из самых ярких фигур в польской общественной мысли послевоенной эпохи. Он родился в России, имел квартиру в Москве, в районе Большой Спасской. Получил блестящее образование, прекрасно говорил по-русски, на английском, немецком, французском языках, по-итальянски, знал латынь и греческий.
Он достиг высших научных административных высот в социалистической Польше, являясь в течение многих лет президентом Польской Академии наук. Он не был жестким польским националистом, но «идея Польши», национальная польская идентичность лежали в основе его общественных и политических воззрений. Но одновременно Гейштор был примером и образцом «польского европеизма», он был человеком Европы (и по образованности, и по знанию европейской истории и культуры). Он как бы впитал в себя и европейские ценности – демократизм, уважение прав человека, правовые основы и т.п.
Разумеется, эти принципы часто не совпадали с марксистско-ленинской идеологией, господствовавшей в то время в Польше, но Гейштор умел обходить острые углы, он был мастером компромисса. И когда
