медленно, но верно подвергался эрозии. Как и устои марксизма-ленинизма в общественных науках этих стран.
Предметом беспокойства были и «резивионистские» настроения среди ряда историков Болгарии и Румынии.
В Болгарии это было, в частности, связано с публикацией книги о фашизме, в которой авторы отошли от «классических» определений фашизма, принятых в теории марксизма. Я помню, как зав. сектором истории ЦК инструктировал выезжающих в Болгарию, чтобы они выступали с критикой упомянутой книги.
Конечно, темой, постоянно обсуждаемой в ЦК, был так называемый македонский вопрос. Болгарские историки постоянно обращались к ранней истории, чтобы обосновать постоянную принадлежность Македонии к Болгарии (в том числе и той части Македонии, на которую претендовала Греция).
Что касается Румынии, то в этом случае за «ревизионизм» принималось стремление румынских властей (и историков) «удревнить» происхождение румынской нации, вывести ее истоки ко временам Римской империи.
Из Идеологического отдела ЦК (и из Отдела науки) постоянно шли запросы с просьбой подготовить аналитические справки о положении в исторической науке в Болгарии и в Румынии. Насколько мне известно, советские идеологические организации обсуждали эти вопросы и с соответствующими отделами в ЦК Болгарии и Румынии. Как бы компенсируя свои «прегрешения», болгарские коммунисты максимально поддерживали советскую позицию и активно критиковали своих соседей (венгров и поляков).
Но помимо этих вопросов, которые оценивались в Москве как проявления ревизионизма, наш советский Национальный Комитет историков, как и соответствующие научные институты, сталкивались и с противоположными настроениями.
Опыт иного толка долго накапливался в общении с историками из ГДР.
Наши встречи и контакты были весьма частыми и активными. В Берлине было так же, как и у нас – существовали два ведущих исторических института: один – германской истории, а другой – всемирной истории. Оба они, как и Институт древней истории, возглавлялись членами ЦК СЕПГ.
И немецкие коллеги как бы постоянно подталкивали всех нас «влево», к борьбе с любыми проявлениями ревизионизма и отступлением от принципов марксизма-ленинизма. Следует ясно представлять, что, как и в политической области, так и в сфере общественной мысли, с их стороны шли постоянные импульсы и инициативы к ужесточению наших позиций и в германском вопросе, и по другим проблемам.
Я помню, как неоднозначно выслушивали в Москве выдвинутую в Берлине идею о «двух германских нациях», которая разрывала немецкую историю. При этом немецкие историки, следуя тезисам ЦК СЕПГ, причисляли, например, Лютера и все, что было с ним связано, именно к передовой германской нации. И постоянно шло это странное толкование различных периодов и персонажей германской истории.
Так или иначе эта идейная близость и совпадение целей, а во многом и методов,
