рукой, как от удара. Разрушив слепые сумерки, свет вырвал из мрака целый мир, множество людей, горы… И как яркая звезда в небе над головами – белый голубь, вестник любви. Звон мечей растревожил, видимо, вялый покой сумерек. Того и гляди застрекочут кузнечики, заблестит в небе жаворонок. Мир озарен светом разума, нужно только пропитать себя этим светом, наполниться его живительной влагой. Это – трудно, я знаю и уже замечаю, как чистые опустошенные души вчерашних грешников, измученные жаждой прозрения, шевельнулись в сторону источника веры и пьют его целебную влагу крохотными глоточками, жадно припав губами к роднику новой жизни. Я вижу слезы на их уставших от неверия, тусклых глазах: дождались-таки. Сейчас этим светом заполнен весь мир, и каждый взирает на него, как на чудо. Да, это чудо, и его можно видеть собственными глазами, вдыхать его свежесть полной грудью, его можно потрогать. Собственными руками. Оно пахнет свадьбой, и вкус вина его сладок. Оно – как фата невесты. Рия так мечтала об этой минуте. Мы все еще стоим по колено в воде, я вижу, как он, каменный, исполнившись мужества, старается взять себя в руки, которые ему не повинуются, но, дрожа, медленно погружаются в воду, точно хотят укротить ее бурный нрав. Сначала он омывает водой себе лицо, а затем, когда уверенность возвращается в эти руки, черпает ладонями воду, как свадебным кубком вино. И вот эта полная чаша медленно, чересчур медленно, чтобы не расплескать ни капельки, приближается к моему лицу. Так подносят свечу, чтобы кто-то задул ее. Сейчас же требуется не погасить свечу, а разжечь пожар вечного огня, который своим теплом и светом будет согревать и озарять души грешников на их пути к праведности. Он делает шаг навстречу и снова, застыв с протянутыми ко мне руками, преклонив голову, произносит:
– Мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне…
Я чувствую священный трепет, охвативший всю его плоть, и спешу ему на помощь.
– Оставь, – произношу я, – ибо так мы исполним всю правду.
Его смиренный тревожный взгляд ищет поддержки в моих глазах.
– Оставь, – повторяю я.
Молчаливо ликует земля, приблизившись к Небу. А ведь это только начало. Жаль, нет рядом Рии. Мы бы…
Потихоньку свет меркнет, сгущается тьма, скоро ночь. Итак, начало положено, что дальше? Конечно, мне требуется быть уверенным, что этот знак торжества вечности над прозябающим мраком язычества и фарисейства расслышан глухими и подарил слепым свет. А вот и долгожданный рукотворный дождик! Я чувствую, как нежная прохлада реки, выплеснутая из трепетных ладоней пустынника, освежает мне лицо, проникая в каждую пору кожи, наполняя небесной негой каждый уголок моей плоти. Вот и все. Это – край и начало. Видишь, говорю я Рие, которая всегда ведь со мной, вот видишь… Я открываю глаза и осматриваюсь: свет угас, и снова сгустились сумерки, но в этом фиолетово-синем безмолвии я вижу роскошный ковер, сотканный из зеленовато-голубых лучистых теплых звезд. Это глаза соплеменников, моих соплеменников, освободившихся
