не был.
В-пятых, то, что у фактов нет письменного подтверждения, еще не значит, что в действительности они не происходили.
«Фермерские сынки» и «канальи-рабочие» из Фландрии – вот те, кто пал жертвой языкового конфликта. Они заплатили жизнями за культурную спесь своих офицеров. Кстати, офицеры рекрутировались не только из Валлонии; нередко они были родом из фламандских сел и городков, чье простонародье, 98% населения, разговаривало на нидерландском диалекте.
У офицеров даже не было оснований ссылаться на законодательство в свою защиту. Закон о языке от 2 июля 1913 года предусматривал, что с 1 января 1917 года курсанты военных училищ, представленные к присвоению звания младшего лейтенанта, а с 1 января 1915 года работники служб здравоохранения должны были быть (а не становиться) двуязычными. С 1 января 1914 года, то есть за несколько месяцев до начала войны, все распоряжения солдатам должны были отдаваться одновременно на французском и нидерландском. Но приказы по-прежнему отдавались на французском, точно так же как в австро-венгерской армии – на немецком. Впрочем, австро-венгерская «императорская и королевская» монархия озаботилась тем, чтобы, например, чехи и немцы из Богемии не входили в состав одного и того же подразделения. В Бельгии до подобной меры не додумались.
Эти законы сплошь и рядом откровенно попирались, иначе говоря, большинство офицеров плевать на них хотели. В траншеях Изера смертельно четко проявилось то, до какой степени жесткое и несправедливое социальное неравенство, царившее всюду в Европе, усугублялось в нашей стране языковым притеснением.
Солдаты реагировали – романтически, возвышенно, по-католически. Они не знали, что после войны будет написано: La Belgique sera latine ou elle ne sera rien11. Не знали, что их будут называть flaminboche – «фламандские фрицы». Их – тех, кто целыми днями стоял по колено в грязи в окопах, а по ночам под заградительным огнем немцев пытался заснуть в вонючих блиндажах. Их – тех, кто защищал последние пяди бельгийского отечества, даже голыми руками, если это было необходимо, – именно их клеймили за коллаборационизм. По мне, так и за меньшее можно было бы вскипеть от гнева.
Но простой фламандский солдат вначале просто не реагировал на все это. Не нужно забывать, что в нашей стране обязательное школьное образование ввели только после 1918 года и многие солдаты оставались неграмотными или полуграмотными. Кроме того, после наглого и жестокого вторжения германцев в нашу страну ее захлестнула волна патриотизма – реакция абсолютно нормальная и справедливая. Движимые чувством возмущения, фламандские и валлонские пацаны, порой не старше шестнадцати, записывались в армию добровольцами. Протестовала против военной службы малочисленная группа католических интеллектуалов. Слово «интеллектуал» звучит здесь слишком красиво. В данном случае речь шла о молодых священниках, семинаристах и учителях. Было среди них и некоторое количество людей с высшим образованием, таких как византинист Адил Дебекеларе или врач Франс
Бельгия будет латинизирована или перестанет существовать (
