очень давно.
– Но вы ведь поддерживаете с ним связь?
Клеманс передернула плечами и, положив на тарелки еще салата, перевела разговор на политическую ситуацию в Марракеше, описание которой она закончила словами:
– ЦРУ и французские спецслужбы так и рыщут вокруг.
– Шпионят? А зачем?
– Кто его знает? Наверное, чтобы поддержать режим. Выявить диссидентов. Вот потому-то я и прошу: будь осторожна, от греха подальше.
В разговоре наступила длинная пауза.
Когда они закончили есть, Викки грустно вздохнула.
– Надо же, какой тяжелый вздох, – заметила Клеманс.
Покосившись на нее, Викки осторожно спросила:
– И вы потом так и не вышли замуж? – (Клеманс молча покачала головой.) – Ну, пожалуйста, расскажите, как все было. Почему вы не уехали во Францию вместе с мужем и ребенком? Моим отцом. Почему отправили Жака одного?
Клеманс задумчиво посмотрела на небо и только потом перевела взгляд на внучку:
– Я была очень молода и заключила сделку.
– С кем?
– Со своей матерью.
– Ну и?..
Клеманс промолчала. Ее лицо стало непроницаемым. Она посмотрела на часы и отодвинула подушку. Викки поняла, что разговор окончен.
– Извини, но мне пора уходить. Закажи себе какой-нибудь десерт. Или у вас в Англии это называется пудингом? И пусть запишут на мой счет. Сумеешь найти обратную дорогу до риада? – Не дожидаясь ответа, она решительно встала, и Викки осталась сидеть, растерянно хлопая глазами. – А пока до свидания и береги себя. Желаю хорошо провести время в Марракеше. Ну и конечно, ты в любое время можешь приехать ко мне в касбу. Ахмед регулярно наведывается в Марракеш и всегда заглядывает к Этте. Она будет в курсе и, что самое важное, присмотрит за тобой.
Викки ошарашенно смотрела вслед Клеманс и, чувствуя, как от обиды внутренности завязываются узлом, с силой вдавила кулак в живот. В Марокко у нее еще не было спазмов в животе на нервной почве, и она наивно считала, что справилась с проблемой. После отъезда из дома в Лондон она не раз обращалась к врачам по поводу пониженного настроения, и ей поставили диагноз «депрессия». Она научилась сдерживать свои эмоции, а иначе как объяснить ощущение зияющей пустоты внутри? В детстве она жаждала материнской ласки, на которую Элиза была крайне скупа. Викки знала, что мать ее любит, но при этом категорически не выносит того, что считает эмоциональной индульгенцией, и в результате у Викки в подростковом возрасте усилился синдром недолюбленности. Однако, когда ей было пятнадцать-семнадцать лет, отражение в зеркале никак не выдавало засевшего в груди отчаяния, и мать его тоже не замечала или не хотела замечать. А ее муж Анри, такой обходительный, любящий и, как отчим, никогда не преступающий границы дозволенного, всегда говорил: «Не волнуйся. Это чисто возрастное. Она это перерастет».
Встреча с новоявленной
