действительность, смех, ну по крайней мере его смех, необходимо видеть обязательно со звуком – то есть слышать. Но слышать – это не видеть. В какой-то мере тоже да, но если чисто этимологически – нет. Получается, чтобы ему рассмеяться перед ней и не нарушить целостности, нужно удостовериться, что все, кто будут смотреть на него, будут, во-первых, смотреть, а во-вторых, смотреть со звуком. Он не мог позволить себе так рисковать, поэтому смеялся редко и только в проверенные уши под названиями, которые относились исключительно к его реальности, за которую он так давно боролся по всем фронтам.
«В общем, завтра всё будет опять man-made, сделано человеком, дословно – мужчиной. А значит, не столько хорошо, сколько нескучно».
Он был порезан на лекала. Не душегуб и не спаситель – наблюдатель.
Объективным и неизбежным является моя смерть?
Демонизируем?
Почему она не знает пределов своей гибкости?
Парето?
Гуттаперчивость?
Комбинация?
Декаденские конструкции?
«Шестой обрушен мост».
На сто первом километре к юго-востоку от Москвы взревел двигатель. Громкий хлопок автомобильной двери. Мягкий, но уверенный голос вторил в унисон двигателю:
– Женщины, мы едем?
А в это время в ночи Северного Чертаново за окном виднелась многоэтажная постройка. Семнадцатиэтажный скелет с двумя светящимися красными ушами на крыше, похожий контурами на суслика – без национальности, идей и иных идентификаций, – просто дом, напоминающий по очертаниям суслика.
Катя уже около часа вела автомобиль по мокрым дорогам подмосковных лесов по направлению к Москве. Там нужно было забрать ещё одну женщину, ещё одну себя, и двинуться к месту встречи.
Катя понимала, что, обскакав пламя, можно одержать триумф, но эта дорога была не для неё хотя бы просто потому, что удача не благоволит армиям, удача благоволит великим солдатам. А если ты отказываешься воевать сам с собой, ну, если ты так нежен, что тебя надо поставить в стеклянный футляр, то лучше умереть как можно скорее, потому что жизнь не нуждается в таких экзотических растениях. Автомобиль прибавил газу. Может быть, последняя битва окажется важнее Грааля?
– Возможно, я погибну в этом безнадёжном сражении, но сделаю это отважно, родив новый мир. Я же мать.
В это время в Мариинском театре в Санкт-Петербурге.
– Яна Александровна, оглянитесь, вокруг одни женщины и их понурые кабельки.
– Действительно, как собаки слюнявые, бродят за жёнами и подругами.
– Да нет же, Яночка, не кобельки, а кабельки.
– Те, что у тебя пучком из телевизора торчат?! – рассмеялась Яна Александровна. – Да поняла я, поняла! Но разве это сильно что-то меняет?
– Ещё как, дорогая! Мы с тобой где сейчас? В театре. На той неделе после фуршета на ПМЭФ в Эрмитаж ходили, в прошлом месяце на лекции в Париж летали, через три дня на Мальдивы летим на ретрит, или что там у нас будет? А сегодня в ночь после представления с Катей едем. Везде с тобой
