третье место. И только потом сообразил – в шкафу стоял кубок, который Мише теперь не светил. И Миша им то ли любовался напоследок, то ли прощался, а может и ещё чьто. Но трогательный был такой момент, надо сказать, кинематографический.
Взял новый набор детей первого года обучения.
Первогодки мои пополняют коллекцию любопытных «косяков» – вчера один походил ладьёй, как конём. Был таким ходом крайне озадачен. Обычно я понимаю, чьто с чем они путают, тут понадобилось время.
В этом наборе отчего-то массовый тренд – конь, по их точке зрения, должен сносить вообще всё на своём пути. Уже показывал, что конь кабутабы в космос улетает и оттуда возвращается на клетку, куда должен прийти, раз пять. Прошлогодние такого себе не выдумляли. При этом сговор исключён – из разных групп дети. Так же уже не новость для меня – пару человек бьют как в шашках, перескакивают. Такие в каждом наборе есть.
Наблюдая за детьми, словил себя на мысли, что примерно понятно, из кого кто получится.
Вот это будет служитель мэрии, городской глава, может быть, в костюме и с надутыми щеками. Этот будет мошенник и вор, эта девочка будет директором школы, а эта будет обязательна вхожа в богему, готов ставить деньги.
А им то ещё 6—7 лет.
Хотя какая из меня бабка-прорицательница, мы, я думаю, никогда и не узнаем.
Девочки постарше во дворе школы матерятся нещадно, натурально вянут уши.
Никогда бы не подумал, что напишу такое – сам я рос, как мне кажется, гопарём. И мата сам, помнится, старался собрать как можно более ядрёного, как можно более сленгового, такой, чтоб точно на три этажа.
Опять видел с сигаретами совсем ещё мальчиков, думал, какие же вы безмозглые, но подходить и что-то говорить – такого не делаю. Дело тут не в страхе, чьто будут дерзить и слать в ответ, просто я думаю, что это бесполезно. Нет у меня таких слов, которыми я мог бы их убедить.
Внезапно озарило, что детям нужно улыбаться – и как можно чаще. Их лица светлеют буквально на глазах, когда они понимают, шо этот смурной, вечно чем-то недовольный мужик, умеет, оказывается, улыбаться.
Коней клеить перестал, вкручиваю шурупы. Посмотрим, чочочо будет.
Глядя на детей не могу понять одного парадокса – вот я их наблюдаю и понимаю, что я был ровно такой же в 6—8 лет. Я вижу – были, скажем, и у меня зависть, и злорадство, и простота, и умение радоваться жизни. Что-то я у себя вычерпал (хотя бы частично), ложечкой. Что-то ушло само, но я о другом.
Я о том, что, как мне кажется, я помню папу и его друзей в возрасте лет сорока.
Ну это не я и не мои окружающие друзья, хоть тресни! Мы вообще ведь другие. Я в первую очередь другой, совсем на отца не похож. И я – не он в его сорок.
Или я себе всё никак не примерю сорок. Или постиралось уже просто с воспоминаниев.
А дети, я вам так скажу, дают мне право жить, что ли. Я там, в школе, сразу понимаю, что чем-то полезен. Ну, почти сразу же. Сравнивая, скажем,
