копье? «Вальтер, я записала тебя на следующий понедельник». Все-таки копье, тогда так, руку надо перерисовать. Она посидела еще какое-то время на краю кровати, глядя на меня. Потом кивнула, то ли сама себе, то ли мне и вышла из комнаты.
В понедельник мы отправились к Альберту. Он был из тех экспертов, которых обожают взрослые и считают, что они очень помогают их детям. Ну-ну. Дети Альберта не любили. Подростки тоже. Я лежал на кушетке в его кабинете, он сидел рядом в кресле и делал какие-то пометки в большом блокноте. Не знаю, почему считается, что лежание на кушетке способствует тому, чтобы раскрыть свою душу незнакомому человеку, которому ты даже не симпатизируешь. Я лежал и рассматривал картину на противоположной стене. На ней был изображен летний луг и маленькая девочка, играющая с большой пастушьей собакой.
«Вальтер, – начал он, – в твоей жизни сейчас нелегкий период, но он вскоре пройдет».
«А вы уверены?» – подумал я.
«Если ты замкнешься в себе, тебе будет сложнее пережить все это. Откройся нам, поделись своими переживаниями, и вместе мы решим, что делать дальше. Мы все знали Роберта, он был хорошим другом для многих и твоя потеря – это общая потеря». Роберта… никто не называл его Робертом. Наша потеря. Да кто ты вообще такой, чтобы рассказывать мне о нем? Мысли проносились в моей голове, но я молчал. «Смерть выбирает не только старых и больных…» Ой, ну надо же. «Иногда она забирает молодых и здоровых, но пути Господни неисповедимы…» Вот давай еще Бога сюда, ага. «Мы должны верить, что там, на небе, ему хорошо…» Ты психоаналитик или священник? «Он ушел, но мы продолжаем жить, мы не должны предаваться печали…» А ты попробуй. «Мы должны находить в себе силы двигаться дальше…» Бла-бла-бла. Он говорил много, взывал к моим чувствам, потом к разуму, потом просто старался задавать какие-то вопросы, но я отвечал только да или нет. Я слышал, как после сеанса, он сказал моей матери, что ему удавалось разговорить и не таких трудных подростков, и посоветовал разговаривать со мной о том, что происходит.
Толку из этого вышло мало. Назойливые приставания с расспросами «для галочки» только больше меня злили. Я продолжал ходить на сеансы терапии, но по-прежнему не хотел разговаривать с Альбертом. Я вообще не хотел ни с кем разговаривать, я хотел, чтобы все оставили меня в покое. Все, что они говорили, пытаясь выразить свое сочувствие, я и так знал. Знал, что Санни больше нет и надо как-то жить дальше. Знал, что когда-нибудь я, наверное, свыкнусь с этой мыслью. Мне нечем было делиться с матерью, которая вдруг вспомнила, что она у меня есть. И уж тем более делиться чем-то с Альбертом, который ничего не понимал в таких трудных подростках как я. Постепенно отвратительные монстры, с которыми боролась моя героиня, стали все больше походить на Альберта и моих родителей.
7
В начале мая один из моих одноклассников, Алекс, устраивал вечеринку на свой день рождения. С одноклассниками у меня были нормальные отношения, я не был изгоем или ботаником,
