наша уборщица тетя Катя:
– Что ж вы делаете, ироды?!
Туалет мигом заполнился людьми. Классная что-то гневно кричала мне в лицо, возле поверженного Хана суетилась медсестра. Потом появилась завуч, следом прибежала мать… Затем всем скопом меня долго песочили в директорском кабинете, кричали, чем-то грозили. А матушка плакала еще сильнее, чем вчера, когда увидела мою разбитую физиономию.
В избушке, где квартировало наше семейство, продолжилось то же самое. Мама, заламывая руки, костерила меня на все лады. А когда вечером вернулся со службы отец, весь ее гнев переключился на него.
– Это все ты! – кричала она. – Ты его с пеленок драться учил!
– Учил, – невозмутимо парировал батя. – И что?
– Так полюбуйся! Мне фельдшер сказала, что наш этому Жене нос сломал!
– Бывает, не рассчитал, – с фальшивым сожалением качал головой отец, пряча усмешку.
– Посмотрите, весело ему! – всплеснула руками мать. – Ты его кем хочешь вырастить, бандитом?!
– Нет, всего лишь мужиком.
– Мужиком – это, по-твоему, людей калечить?
– Мужиком – это значит уметь за себя постоять. Или ты забыла, как его вчера эти сопляки измордовали?
– Не забыла! Я сегодня сама хотела после работы с родителями этих мальчишек поговорить…
При последних словах матери стало смешно даже мне: поговорить что с предками Хана, что с родаками его дружков было довольно трудно. Хотя бы потому, что они почти не бывали трезвыми.
– А уж это позволь мне взять на себя, – решительно оборвал маму отец и начал не спеша переоблачаться из форменного бушлата в телогрейку, попутно приказав мне одеваться.
– Куда вы? – насторожилась матушка.
– К родителям. Ты ж сама говорила, что надо бы с ними пообщаться…
Сперва я подумал, что мы и вправду пойдем домой к Хану, но батя споро зашагал в сторону сельмага, где по вечерам собирались местные забулдыги.
Привычная стайка из нескольких мужиков обнаружилась за магазином. Не доходя до них шагов десяти, отец вгляделся в темноту и властно скомандовал:
– Сивый! А ну ходь сюда!
– Это че еще за хрен… – от компании отделилась долговязая фигура. – Ха, гражданин начальник, ты? – настороженный тон Жекиного папаши сменился презрительно-насмешливым. – Аж не признал сперва! За каким прикочумал? – уголовник говорил, вязко растягивая слова, словно пускал слюну.
– Ща узнаешь.
Отец ударил коротко, без замаха. Сивый полетел на землю, но тут же вскочил, яростно хрипя:
– Ты че творишь, вертухай?..
Новый удар, на этот раз кованого офицерского сапога, не дал ему договорить. Трое собутыльников рыпнулись было на помощь, но отец, отступив назад, выдернул левую руку из кармана, на которой оказался намотан солдатский ремень с увесистой пряжкой:
– Не
