загогулины. – Сейчас попробую так найти. Оно явно не самое дорогое.
Пока мы просматриваем стеллажи, я слышу негромкий хлопок, а затем щелчок.
– Что это? – Я вздрагиваю и машинально жмусь спиной к мужчине. А Громов сгибается буквой «г», глядя между полок в сторону выхода.
– Дверь захлопнулась, – констатирует он и наконец-то выравнивается. – Ты что, кирпич убрала? – Его интонация моментально меняется и становится похожей на рык. – И даже ключ в замке не оставила?
Я бегающим взглядом, испуганно смотрю поочередно то на мужчину, то на дверь.
– Не оставила, – говорю, – убрала. А что, нельзя было?
– Нет! У-у-у… – Он издает протяжный стон и запускает пятерню в волосы. – Здесь доводчик сломан. Черт! Говорил же Лерке, что поменять надо.
Лерке? Это кому, Валерии Андреевне? Видимо, у них далеко не рабочие отношения. Мне, конечно, до этого дела никакого нет, но становится почему-то неприятно, и я заставляю себя переключиться на более реальную проблему.
Мужчина подходит к тяжелой дубовой двери и несколько раз дергает за ручку.
– Бесполезно, – заявляет он, – ее разве что танком высадить можно.
– И что теперь будет? Нас же выпустят, да? – с надеждой лепечу я и в ответ получаю многозначительный взгляд.
– Выпустят. Только непонятно когда.
Я цепляюсь хоть за какую-то ниточку надежды:
– А вы охране позвоните, пусть придут.
– Считаешь себя самой умной? Где ты видела связь под землей?
Он отставляет бутылку в сторону и прячет руки в карманы серого пальто.
Блин!
– Кто-то же должен сюда зайти. На кухне ведь вино очень надо.
Я подхожу к двери и тоже дергаю ее. Да. Это действительно бесполезно и больше похоже на агонию с моей стороны.
– Если очень надо, то зайдут, – бесстрастно отвечает мужчина.
– Егор Владимирович, почему это вы спокойный такой, а? – Мой голос срывается практически на крик. Я на нервной почве всегда веду себя слишком импульсивно. Наверное, такая у меня защитная реакция. Сейчас меня и саму удивляет, как это я позволяю себе с ним разговаривать в таком тоне, и еще более странно – почему он от этого не злится.
– А что мне прикажешь делать? – Громов ухмыльнулся одной половинкой губ. – Бегать и кричать, как елейная барышня? Если тебе, конечно, очень надо, то могу ради проформы и покричать. – Затем, прокашлявшись, наигранно поднял руки и тонким голоском закричал: «Помогите! Спасите! А-а!» Замолчал и глянул на меня, приподняв одну бровь, дескать: «Правильно?» А мне от этого ничуть не смешно. В другой ситуации, конечно, стало бы, но точно не сейчас.
– Я не хочу замерзнуть здесь насмерть! – говорю я. Меня начинает бить озноб. От холода, а может, и от нервов в придачу.
– Не замерзнешь. – Он снимает с себя пальто и набрасывает мне на плечи. – Ты почему в одном платье выскочила. Разве не знала, что здесь холодно? – спрашивает, помогая
