старый Генрих, если бы увидел, как вырос дубок за эти годы. И лука давно уже нет, который он подарил мне тогда за хороший выстрел, а стрела все цела.
Он долго стоял не шевелясь, прислонившись плечом к молодому дереву.
Ящерица пробежала по мокрым ремням его сандалий и юркнула в траву.
– А какие глаза были у старика! – задумчиво сказал лесной бродяга и тряхнул головой, точно хотел сбросить невеселые мысли.
Порыв ветра качнул вершины деревьев, обступивших поляну.
– Да, Линдхерстский лес остается Линдхерстским лесом. Скоро будем к вам в гости! – воскликнул человек, отвечая дубам на поклон поклоном. – Сыщи тут, шериф, меня и моих молодцов!
Подмигнув ястребу, парившему в небе, он пустился в обратный путь. Монашеский плащ высох уже; ящерица скользнула по нему и спряталась в капюшоне.
Жирные гуси, жареные гуси,
Жареные утки с выводком утят
Прямо в аббатство,
В смиренное братство…
– Э, да мне сегодня удача! – рассмеялся лесной бродяга, спрыгивая с обрыва на берег ручья. – Поутру – два монаха, а вот и еще один. Однако, чтобы наполнить его бренное тело, не хватит и бочки доброго эля…
Лесной бродяга бесшумными шагами направился к монаху, сидевшему на камне у ручья. Он подошел к нему так тихо, что тот и ухом не повел. Человек в малиновой куртке остановился, с удивлением глядя на грузную фигуру отшельника.
Грубый суконный плащ, прикрывавший его плечи, был так широк, что под ним легко спрятался бы изрядный стог сена. Вокруг давно не бритой тонзуры мелкими колечками курчавились рыжие волосы. Задумчиво уставившись на воду, монах перебирал тяжелые свинцовые четки.
– Хотел бы я знать, святой отец, – сказал вдруг человек в малиновой куртке, – хотел бы я знать, отец, много ли смирения помещается в таком здоровенном теле?
Медленно повернулась круглая голова на короткой шее. Монах поглядел на малиновую куртку маленькими сонными глазами.
– Смирение – мать всех добродетелей, – ответил он спокойно, без всякого удивления. – Будьте смиренны, яко агнцы – так заповедал нам всеблагий Господь.
– Ну что ж, если ты и вправду смиренная овечка Христова, перенеси меня на тот берег, – приказал человек в малиновой куртке.
Ни слова не говоря, монах, точно слон, опустился перед ним на колени. Лесной бродяга взгромоздился к нему на плечи.
Шея монаха была так толста и крепка, что парню показалось, будто он уселся верхом на узловатую ветвь дуба. Свой лук и колчан он поднял над головой, чтобы не измочить их в воде. Дубинкой он помахивал в воздухе перед самым носом смиренного отшельника.
А тот, покорно склонив голову, шагал по воде. Полая вода еще не сошла, и ручей был довольно широк и быстр, пенистая струя разбивалась о грузное тело монаха. Сперва вода доходила ему
