напоминает странное устройство религиозно-политического пространства – совокупности изолированных, закрытых, а значит, таинственных локусов.
У магии и колдовства также есть собственные пространства, противостоящие пространству религиозно-политическому, но и предполагающие его: это тоже изолированные, закрытые пространства, скорее проклятые, нежели благословенные и благотворные. Тогда как некоторые игровые пространства, также фиксированные (закрепленные за сакральными танцами, музыкой и пр.), всегда подавались скорее как благотворные, чем проклятые и злокозненные.
Возможно, главной опорой социального пространства является запретное: умолчание в коммуникациях между членами общества, разрыв между ними, телесный и духовный, затрудненность обмена, разъединение их самых непосредственных связей (связей ребенка с матерью) и самой их телесности – с последующим (всегда неполноценным) восстановлением этих связей в некоей «среде», серии локусов, чьи особенности определяются запретами и предписаниями.
Продолжая в том же духе, можно даже объяснять социальное пространство через двойной запрет: правило, в силу которого ребенок (мужского пола) должен быть удален от матери, поскольку инцест запрещен, и правило, разлучающее его с собственным телом, поскольку язык, формируя сознание, расформировывает его непосредственную телесную целостность; поскольку ребенок (мальчик) переживает символическую кастрацию и его собственный фаллос объективируется, превращаясь во внеположную ему реальность. В силу этого Мать, ее пол, ее кровь отбрасываются в сферу проклятого/сакрального, а тем самым сексуальное наслаждение становится интригующим и недоступным.
Этот тезис[35] предполагает логическую, эпистемологическую, антропологическую первичность языка по отношению к пространству. Одновременно оказывается, что у истоков общества стоят запреты (среди прочих – запрет на инцест), а не производственная деятельность. Его сторонники без лишних споров принимают объективное, нейтральное, пустое пространство и порождают одно лишь пространство слова (и письма). Как мы увидим, такие пресуппозиции не работают, ибо не учитывают социальной пространственной практики – разве что в воображаемом, образцовом обществе, идеальном его типе, который эта идеология создает и дерзко отождествляет со всеми «реальными» обществами. Однако существование в пространстве фаллической вертикали (восходящей к далеким временам, но имеющей некоторую тенденцию к усилению) требует истолкования. То же относится и к общепризнанному факту, что стена, ограда, фасад здания очерчивают одновременно сценическое (где нечто происходит) и обсценное начало, то, что не может и не должно происходить в этом пространстве, – недопустимое, злокозненное, запретное, обладающее своим скрытым пространством, по ту или эту сторону границы. Если все объяснять с помощью психоанализа и бессознательного, мы придем к недопустимому редукционизму
Постоянно присутствующий в текстах д-ра Ж. Лакана и его школы.
