а скорее о степени интенсивности. Вот почему Ли утверждает, что китайская культура не является дионисийской культурой, и в ней нет того катарсиса, о котором говорил Аристотель:
Китайская эстетика с самого начала исключала чрезмерное выражение печали, гнева, тоски, радости и всех тех желаний, которые вступают в конфликт с рациональностью. В ней не было и аристотелевского религиозного катарсиса. Древний Китай стремился к эмоциям (радости) и искусствам (музыке), которые приводили в гармонию тело, ум и общество, и избегал всего того, что могло отклоняться от этих стандартов и разрушать их[64].
Вместо дионисийского порыва и трагического перехода к катарсису китайское искусство стремилось к умеренности (пин дань[65], 平淡, букв. уравновешенность и бесстрастность), искало простоты и безмятежности. Умеренность возникает в результате осмысления «еще не проявленного» и «уже проявленного»: она подчеркивает определенные эмоции, обладая при этом способностью выражать чувства и стремления. Будучи воспитанием чувственности, эстетика играет важную роль в социальной и политической жизни, в разрешении конфликтов и поддержании отношений между членами сообщества или между людьми и нелюдьми; а сама она, в свою очередь, определяется различными способами включения человека в космос.
Ли утверждает, что такие взгляды на срединность и гармоничность сохранялись с древности до середины правления династии Мин, после чего китайская эстетическая традиция, похоже, пришла в упадок. Ли приводит три причины этого упадка. Во-первых, в социальной и литературной среде появился интерес к страсти (произошло это, например, в ходе возрастания популярности эротических рассказов), который сразу же вступил в противоречие с конфуцианскими и даосскими принципами самосовершенствования. Во-вторых, акцент на личности (или на собственном сердце[66]) привел к искажению древнего учения о сердце (сердце Неба и Земли[67]). В-третьих, художники в период этого упадка уделяли большее внимание форме, чем содержанию, вводя разделение между письмом/рисунком (вэнь, 文) и Дао[68].
Анализ аргументации Ли выходит за рамки моей компетенции, поскольку историк лучше подошел бы для тщательного изучения социальной и политической среды в период перехода от династии Мин к династии Цин. Однако два момента имеют значение: во-первых, кажется, что, хотя Ли и выделяет не-трагистское мышление в восточном искусстве, он еще не возводит это эстетическое мышление из состояния расплывчатых рассуждений об эмоциях в систематическую логику, что и будет нашей задачей в этой книге. Во-вторых, в связи с упадком эстетической традиции в Китае Ли подчеркнул (в третьем пункте) разделение между понятием Дао, с одной стороны, и понятиями ци (器) и вэнь (文) – с другой. Это было основным тезисом моей книги «Вопрос о технике в Китае», где я предположил, что разделение между Дао и ци произошло в период правления династии Цин, в частности после поражения в Опиумных войнах.
На протяжении всей этой книги я буду развивать довольно нетрадиционную интерпретацию
Li Zehou. The Chinese Aesthetic Tradition. P. 34–35: 「從一開始，華夏美學 便排斥了各種過分強烈的哀傷、憤怒、懮愁、觀悅和種種反理性的情欲的展現， 甚至也沒有像亞里士多德那種具有宗教性的情感洗涤特點的宣泄一净化理論。 中國古代所追求的是情感符合現實身心和社會群体的和諧協同、排斥偏離和破 壞這一標準的任何情感（快樂）和藝術（樂曲）。」
Понятие китайской эстетики, которым обозначают естественность произведения искусства, в которой сокрыта его внутренняя сила, чувственность и эмоциональность. Отдельно можно обратить внимание на второй иероглиф, понятие дань, 淡 (
Синь, 心 (варианты перевода: сердце, разум, сознание, психика, субъект, дух), – одна из основных категорий китайской философии, описывающая «сердцевину» любой вещи (в т. ч. человека), в которой сосредоточены психические и когнитивные способности, чувства, разум, воля и т. д. –
Имеется в виду неоконфуцианская школа синь-сюэ, 心学, основополагающей идеей которой было представление о тождестве сердца и космического принципа ли, вследствие чего предполагалось, что человеческое сердце совпадает с миром и составляет одно целое с природой и вещами, преодолевая противоестественную разделенность мира на субъекта и объект. –
Ibid. P. 243–261.
