«Это самое большое торжество образованного человечества! – вспоминал позже Репин. – Сколько говорилось там глубокого, правдивого, человеческого. Особенно сам Пирогов, он говорил лучше всех!»
Репин написал портрет Пирогова, а затем вылепил его бюст. С полотна Репина на нас смотрит сквозь прищур мудрый старик со сложенными на груди руками, плотно сжатым ртом. От его лица исходит удивительная энергия борца и победителя. Игорь Грабарь так написал об этом портрете: «Он так соблазнительно легко и просто сделан, с такой непринужденностью и свободой, так красива цветистая мозаика его мазков и так безошибочно и безупречно они лежат по форме на характерной, энергично вздернутой кверху голове, что этот портрет стал вскоре любимым из всех репинских, даже Писемского».
Бюст Пирогова, сделанный Репиным, как и портрет, превосходно передает характер мыслителя и борца. Репин сам был доволен бюстом Пирогова: «Вышел хороший, сходство полнее, чем в портрете».
Обе эти работы Репин делал без заказа и писал Стасову, что, вероятно, и портрет и бюст навсегда останутся его собственностью, ибо, как с горечью и с едкой иронией говорил он, «кому же нужен у нас портрет или бюст гениального человека (а Пирогов – гениален)». Теперь портрет и бюст Пирогова находятся в Третьяковской галерее.
Юбилей омрачился болезнью Пирогова – его мучила язва на твердом нёбе, появившаяся еще зимой. Николай Иванович со временем сам поставил себе диагноз, он сказал жене: «В конце концов это как будто рак». Он показал язву Склифосовскому, когда тот приезжал звать его на празднество. Склифосовский ужаснулся, он тоже понимал, что это рак, но не спешил об этом говорить.
В Москве состоялся консилиум профессоров в составе Н. В. Склифосовского, Э. К. Валя, В. Ф. Грубе и Э. Э. Эйхвальда. Консилиум признал опухоль злокачественной и рекомендовал Пирогову операцию. Пирогов попросил хирургов приехать к нему в Вишню: «Мы едва кончили торжество и вдруг затеваем тризну». Но жена, Александра Антоновна, решила показать Пирогова и другим светилам. Она повезла его прямо из Москвы в Вену, к знаменитому Бильроту.
Христиан Альберт Теодор Бильрот боготворил Пирогова, называл его своим учителем, смелым и уверенным вождем. Бильрот, учитывая, что Пирогову уже семьдесят лет, уговаривал его не оперироваться, убеждал его, что язва доброкачественная. Но Николай Иванович знал, что это не так. Он поставил себе окончательный диагноз, написав на четвертушке бумаги: «Ни Склифосовский, Валь и Грубе, ни Бильрот не узнали у меня ulcus oris mem. muc. cancerosum serpiginosum (распространенной раковой язвы слизистой оболочки рта). Иначе первые три не советовали бы операции, а второй не признал бы болезнь за доброкачественную».
Даже великий хирург Пирогов был бессилен перед такой болезнью. Он знал, что скоро умрет. Но его ждала еще одна великая работа, последняя в его жизни – «Дневник старого врача».
«Дневник старого врача» – мемуары, которые Пирогов написал в самом конце своей жизни. Но не обычные мемуары,
