распроданы и по исковым заявлениям заменены на аналогичные в других частях города.
Выход на балкон и взгляд через щель на далёкую заснеженную землю покрыл синими мурашками лица двух прохиндеев. На кухонном, здорово кривом подоконнике мне вручили в доверительное управление остатки панельной роскоши.
Со своей стороны второй соучастник афёры письменно подтвердил полную коммунальную поддержку со стороны города во избежание последствий и эксцессов, не вызванных природой. Так мы стали псевдо-фактом с обширными свидетельскими полномочиями. Сей не надёжный образ предполагал огромное количество вариантов перехода в иную юридическую категорию.
Контакт со мной был для них необходим, но абсолютно им не нужен. Меня приняли за совершенно другого человека.
Самодельный нотариус с двумя подходящими печатями и водяными знаками, выполнив необходимые действия, шарахнул настоящим дыроколом. Подпись я не поставил, сославшись на поздний час и отсутствие очков, что было принято с пониманием и встречными движениями рук приветливого свойства.
– Бетон и вторую половину завезём завтра в девять часов, – выразительный взгляд притормозил на подоконнике. Должен заметить, за весь период наскока я предусмотрительно не произнёс ни звука. Договор бессрочный, до предусмотренных особых обстоятельств, отмеченных в примечании, кстати последнего не было. Валькирия стояла молча в дверном проёме, косяки становились самодельными прямоками, подчёркивая лёгкую стройность фигуры, поза выражала нетерпеливую брезгливость.
***
Выдворив ходоков, стремительно усевшись на пол, голова к голове, мы первым делом, очень нежно, долго целовались. Начал я, уткнувшись в волосы, добрался до шеи, нашёл губы, замер, руки, сомкнувшись на затылке, украли свет.
Вдвоём мы приладили рукав, шуба заискрилась, уходить из дома она не собиралась. Рукав опять начал топорщиться. Кот, буквально вившийся у её ног, внезапно лёг поперёк двери, он смотрелся хищником в саване персидского ворса. Янтарные глаза потемнели, усы воинственно торчали.
Её сапожки, прижатые к груди ласкали руки. Было дико, просто неправильно, оставаться одному. Во мне начала ломаться детскость ушедшей жизни, рушилось не просто прошлое, уходило чудо настоящего. Я реально лишался дня завтрашнего.
Законченная диссертация, работа в клинике, приглашения за рубеж, рост. Всё, что называется перспективой, вдруг подавилась преснятиной рутины. Оказалось, утрата одного мига теперь – это потеря себя навсегда. Я могу жить, дышать будущим рядом или около, или никак.
Мысль моя разбивалась о скороспелость. Некая вычурность происходящего, сиюминутное обомление уничтожало рассудочность, а может просто не было повода. Раздвоить себя в мозгах своих при полном разуме, мог только человек,
пребывающий в полном разуме.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст
