‒ внутри и снаружи. Ни ветерка. Хлопья белого пушистого снега падали и создавали сказочную рождественскую картинку. Ложась на разгорячённое от сердечной молитвы лицо, снежинки таяли, едва коснувшись кожи, и смешивались с горячими слезами. Городские ёлки с пышными снежными шапками прихорашивались блестящими шарами, суетились на дорогах автомобили. Одному мне был не мил уходящий декабрь.
В задумчивости я прошёл мимо остановки.
‒ Мил человек!
И опять:
‒ Мил человек!
Мне? Оцепеневший от мороза и мрачных мыслей, я поднял глаза и увидел седого старика. В овечьем полушубке и валенках в спальном районе Москвы, он показался мне чудаковатым, словно сошедшим с новогодней открытки.
‒ Чего, батя?
‒ Тот, кто делает добро другому, делает больше добра самому себе. Он вкушает свой плод. Ибо дерево это вовек плодовито. Но что добром пришло, добром и отдать надо. Понял?
Я не понимал ни слова. Но сердце забилось.
‒ Не понял, батя, что ты сказал?
– Услышали тебя, сынок. Добра вдоволь отмерили, но добро обжигает руки, если долго в них остаётся.
Залезая в карман, я нащупал свёрток, который дала мне Лёка. Тесьма на нём от ходьбы ослабла и из размотанных газетных листьев в руки посыпались красные хрустящие купюры. Много.
‒ Батя, батя… – зашептал я, слёзы полились из глаз с удвоенной силой. Но старик исчез. Мысли пчелиным роем носились в голове. Ну не может же быть? Не может! Баба Лёка, наверное, подложила мне вместо иконы свои похоронные и промолчала. Сейчас разберёмся! Только я развернулся в сторону общежития, засовывая деньги поглубже, как рука наткнулся на что-то острое.
Подцепив рукой краешек, я вытащил из кармана икону, с которой на меня смотрел… тот самый старичок.
«Что добром пришло, добром и отдать надо. Понял?» – вспомнил я его слова. И от воспоминаний стало светло и радостно. Потому что долг я отдал.
‒ Да? Стёпка?
‒ Что пап? – из россыпи рыжих веснушек на меня смотрели два голубых озорных глаза.
‒ Ничего, Стёп, бабушке беги помоги, на стол пора накрывать. Я потрепал вихрастый пепельный чуб. Мой Стёпка. Дальний родственник бабы Лёки, остался сиротой, мы и забрали. Не волнуйся за него, Александра Фёдоровна, спи спокойно. Любим его как родного, растёт во славу Божию. А тебе спасибо. За маму, за Николая Чудотворца, за ожившее моё сердце.
Я не знаю, слышит ли меня, грешного, Бог, а Николая Чудотворца точно слышит. Поэтому молюсь ему по сей день: «Привет, батя, если ты меня слышишь, заступись за Стёпку».
Так и разливаются по свету добро и молитва, меняющая судьбу.
Любовь Котова
Чудо
Стояла настоящая рождественская погода с морозцем и снегопадом.
Федор и Семён с восхищением смотрели в окно на кружащихся и падающих белых мохнатых шмелей. Вечерело.
‒
