и отсутствия симптомов у пациентов на ранних стадиях рака, в результате чего лечение часто начинают на терминальных, когда злокачественные клетки уже распространились по организму.
Я сидела на кухне, а мама лежала в спальне, собирала пазлы на телефоне и около семи часов вечера попросила померить ей давление. Восемьдесят на шестьдесят. Пониженное! Её резко затошнило, и она побежала в туалет. Благо не закрыла дверь, и я успела посадить маму на унитаз, после того как её вырвало. Она попыталась встать, но я попросила посидеть немного, потому что её лицо сильно побледнело. Прошло минут десять, прежде чем я отвела маму в комнату. В семь часов с работы пришла Маргарита Анатольевна и позвонила Марине, чтобы она вызвала «скорую». Я потеряла дар речи, а Маргарита Анатольевна не знала, как правильно обрисовать случившееся. Когда пришёл Максим, я уже собирала сумку в больницу. Мама не потеряла сознание, но фельдшеру было достаточно информации, что у неё состояние после операции и рвота.
Максим ушёл с Оливером в соседнюю комнату, чтобы щенок не лаял на персонал. Расстояние не мешало ему жалобно скулить, пока маме делали ЭКГ и мерили температуру с давлением. У меня тряслись руки, когда я складывала вещи в дорожную сумку. Первый раз отправляю человека по «скорой». Теперь понимаю, с чем столкнулся мой брат, когда один посреди ночи наблюдал, как мама падает в обморок несколько раз подряд. Не понимаю только, почему он не поехал с ней и сразу не сообщил мне о случившемся.
Не успела я испугаться, как маму посадили на каталку, а Маргарита Анатольевна подхватила собранную сумку и обулась. Я последовала её примеру, взяла с собой воду и зарядку для телефона, а Максима попросила остаться с Оливером. Мы все поместились в машину скорой помощи и поехали в реутовскую больницу. Мама лежала на носилках, а мы сидели по левую руку от неё, обнимая её сумку и свои рюкзаки. То чувство, когда вечер не добрый, а ведь, казалось бы, ничего не предвещало.
В приёмном отделении нас пытались развернуть домой, но мы выстояли. Маргарита Анатольевна называла данные для заполнения медкарты, а я пошла с мамой на рентген. Мужчина, который отвёз маму на лежачей каталке в кабинет, попросил меня раздеть её по пояс. Она с трудом приподнялась на локтях. Ослабла после рвоты едой, которая два дня не переваривалась. Пока ей делали снимок, я стояла за дверью рентген-кабинета и слышала, как врач назвал маму раковой больной.
– Мы можем ей только глюкозу прокапать и дать «Но-шпу», – обратился он ко мне. – Вы знаете, что даже при панкреатите жёсткая рвота? Чего вы хотели? У неё уже раковая интоксикация и желудок в метастазах.
У него «раковая» – любимое слово? Я не помню, что ответила, но помню его мерзкое улыбающееся лицо, в которое хотелось плюнуть. Когда маму выкатили в коридор, бестактный врач задал ей вопрос:
– Вы основной диагноз знаете?
– Биопсия нужна, – тихо ответила она.
– Да? Ну ладно.
Мудак!
Когда
