задает вопрос:
– Что ты здесь забыл?
Он улыбается. Уверен – боковым зрением она заметит.
– Приехал к девушке, вообще-то.
– Ненадолго же тебя хватило.
– Что?
Василиса наконец-то разворачивается к нему лицом. В ярком закатном солнце ее глаза сверкают тем зеленым оттенком, что напоминает ему о молодой траве. О свежих, омытых питерскими дождями листьях на липах. О Ее Величестве Весне.
– Боялся, что я расскажу ей? – Она закидывает ногу на ногу под столом. Качает стопой. – Или так приспичило?
Она волнуется.
Хорошо. Очень хорошо.
Воронов усмехается. Облизывает губы. И смотрит на нее, едва сдерживая улыбку.
– Не заметила, чтобы я как-то смешно пошутила. – Растерянность, которую девушка отчаянно пытается скрыть за самоуверенностью, все же проскальзывает в голосе.
Кир отвечает не сразу. Откидывается на мягкую спинку стула. И теперь уже очаровательная улыбка расцветает на его губах.
Он и так позволял ей вести слишком долго.
Смена карт, милая.
– Я не уточнял, к какой именно девушке приехал.
От него не укрывается, как Василиса замирает на непродолжительное время. В ее глазах лишь на миг что-то мелькает, но она тут же отводит взгляд, моргая. Открывает рот. Но ничего не произносит.
Ядовито усмехается – только вот его больше не трогают ее ужимки.
Что же. Ладно.
Кир бросает взгляд на наручные часы – бег механических стрелок слишком быстр.
– Давай на чистоту. У нас минут пятнадцать, пока Карина готовится к чудесному свиданию.
Василиса вскидывает подбородок. Ее растрепанный пучок светло-пшеничных волос напоминает ему о полупрозрачных золотистых нимбах, что окружают головы святых и ангелов на коллекционных полотнах художников ушедших эпох.
Но Кир уже практически уверен – перед ним вовсе не ангел.
Точнее – падший, порочный, почти соблазнившийся запретным плодом ангел. Нужно лишь подтолкнуть ее к этому падению.
А падать вдвоем будет куда веселее.
– Переживаешь за нее, да? – Теперь Кир наклоняется над столом вперед. Будто собирается поделиться секретом.
А Василиса снова не отстраняется. Ровная осанка, прямой взгляд, едва заметное покачивание ногой под столом – натянутая струна ее нервов пусть неотчетливо, но проявляется во всем.
Ее самоконтролю можно позавидовать: даже дыхание остается ровным.
Но вот глаза… Глаза говорят ему слишком много.
– Когда рядом такие типы как ты, да. Есть повод.
Кир упирается руками в стол. Чуть приподнимается и нарочито тихо, так мягко, как только может, спрашивает:
– И именно поэтому ты решила взвалить на себя тяжкий груз той, с кем я ей изменю?
Секунда.
Две.
Уверен, в ее глазах он видит
