и не вспоминал. Не получая в течение нескольких месяцев ни единой копейки, казаки распродали все свое имущество, обносились и стали похожи на нищих. Замысел побега вызрел в голове Василия. Несмотря на молодость, он проявлял незаурядные способности предводителя. То ли ему передался каким-то образом колдовской талант Мусия Гамалея воздействовать на человеческую психику, или таким уж уродился, но Василий обладал даром красноречия и мог убедить любого.
– Туши костер! – вдруг крикнул Яков Шаула. Он был в «дозоре» – наблюдал за дорогой, забравшись на крышу недостроенного флигеля.
– Что там, Яков? – спросил Гамалея.
– Паны скачут. И, кажись, среди них наш хозяин.
– Про волка разговор, а он до хаты, – сокрушенно покачал головой Мусий. – Казан с кулешом спрячьте…
Кавалькада всадников приближалась. Впереди ехала карета с царскими гербами, а за ней знакомый казакам возок Бутурлина.
– Царь! – загомонили казаки. – Сам царь!
– Гаспид[6]… – с ненавистью буркнул Гамалея.
Карета остановилась, не доехав до дачи Бутурлина. Из нее вышел царь Петр, потянулся до хруста в костях и сказал, окинув взглядом обширный пустырь:
– Место подходящее. Церковь не должна стоять на пустыре. Лопату мне!
Ему дали лопату, и Петр Алексеевич, скинув сюртук, принялся копать ямки, а царский денщик Алексей Татищев, разбитной круглолицый малый с румянцем на всю щеку, начал бросать в них желуди.
– Здесь будет дубовая роща, – молвил государь российский Бутурлину, смахнув пот с чела; князь-папа топтался вместе со свитой позади. – Знатная землица… – И снова принялся за работу.
Бутурлин кисло скривился и пожал плечами – мол, на государя напала очередная блажь, а им – терпи; пора бы и за стол. Солнце вон уже где, а во рту еще не было и макового зернышка. Стоявший рядом придворный начал что-то шептать на ухо князю-папе – наверное, скабрезный анекдот, – и Бутурлин, неожиданно для самого себя, громко хихикнул.
Услышав смех, Петр гневно обернулся.
– Понимаю! – сказал он резко. – Ты мнишь, что не доживу я до матерых дубов. Правда! Но ты – дурак; а я оставляю пример прочим, чтобы, делая то же, потомки со временем построили из них корабли. Не для себя тружусь, для пользы государства. Впрочем, что с тебя, дурака, возьмешь. Слаб ты умом… Петрушка. Ну-ка, скидывай кафтанье и берись за работу. Живо! Будешь ямки рыть вместе со мной.
– Государь, как же я… без лопаты? – заныл Бутурлин.
– Руками копай! – взвился Петр. – Разожрался как боров. Придется немного растрясти жирок. Да перстни-то сними со своих холеных ручек.
Свита словно онемела; придворные даже дышать перестали. Лишь гвардейцы Преображенского полка – охрана – посмеивались над незадачливым князем-папой; бесшабашные удальцы не шибко боялись царского гнева.
Гвардейские полки пополнялись
Гаспид – злой дух, дьявол; злой, лукавый человек.
