работать, то и быстрее, и веселее будет. Пять-шесть серебрушек в неделю получится. Три тебе, три мне.
Я оглянулась на дядьку. Он хмурился.
– Сдаётся мне, я с голоду помру, да, дядько Тамир?
– Не помрешь. Не успеешь. Замёрзнешь сначала насмерть, потому что на еду хватит, а на жилье уже нет.
– Так со мной жить можно! – радостно предложила Аглая. – Дом большой. Правда, я зимой в кухне сплю, потому что топить дороги выходит. Но места хватит.
– А дом чей? – спросил Тамир.
– Мой. Ну…
– Баранки гну. Врешь ведь.
– Вру, – вздохнула Аглая. – Ничей дом. Прав на него я не имею, но здесь раньше сестра моей матери жила с мужем. Они умерли оба. У них дочка осталась, но где она, никто не знает. Вроде бы я – наследница. Но по закону должно двадцать лет пройти. Если не найдётся дочка, то документы оформлю. Продам его к чертям собачьим и на Север уеду, вот.
– А хозяйку прежнюю как звали? – прищурился Тамир.
– Тебе-то какое дело, дядя?
– Да вот такое. Место знакомое очень. Лавка тут раньше ювелирная была, верно?
– Была да сплыла.
– И сад вокруг. И забор.
– И что теперь? – Аглая начала злиться.
– А потом хозяин жену свою зарубил насмерть, а дочку не до конца. Было такое?
Девушка скрестила руки на груди и промолчала.
А я уже все поняла. Это что же, совпадение такое? Или судьба?
– Правильно ли я думаю, дядько Тамир, что это мой дом? – повернулась я к трактирщику. – Точнее, моих родителей?
Ⓒ Марианна Красовская, litnet, 2024
Глава 10. Наследие
– Приехали, – сказала Аглая, поднимаясь и вытаскивая из-под стола тяжелый металлический пруток. – А ну пошли вон отсюда, мошенники!
– Погоди, постой, – заговорила я быстро. – Мы не мошенники!
– Так я и поверила! Прознали, что я сирота, что защитить меня некому, и заявились. Брать-то у меня нечего, так решили дом отобрать? Думаете, я вас боюсь?
– Конечно, боишься, – сказал дядько. – Слушай, что же это получается, если дом городу не отошёл, то и Ковальчик – не убийца?
– Не доказано, – тихо сказала Аглая. – Вроде как и не он. В суде сказали, что жену ещё можно понять, а дочку-то за что? Он ведь шибко ее любил. Дочка на него похожа была, только глаза, говорили, от матери достались. Ну и полицейские маги сказали, что кто-то ещё в тот день в доме был. А дядюшка в тюрьме повесился все равно, и дело так и закрыли. Дом вот… остался.
Я заплакала. Сама не знаю почему, ведь и родители не мои были, а Миланкины, только слёзы вдруг из глаз хлынули.
– Так чего, и в самом деле – ты дочка Марысина? – испуганно прошептала Аглая. – А бумаги есть?
– Есть. Я ее в свой дом забрал, в книге специальной расписывался, – сказал Тамир угрюмо. – В ратуше сохранилось, наверное.
– А говорили мне, что дочка того… дурочкой стала?
– Как видишь, поправилась.
– Ух
