её быстро отбросил. Ты – Щипач!
– Я не Щипач! Ты совсем обезумел, кот!
– А я не кот! – завопил Барсукот. – Ты совсем обезумел, Щипач! – Он сделал глубокий вдох и попытался успокоиться; он не хотел, чтобы хладнокровный Крысун потом насмехался над его истеричной манерой допроса. – Я знаю, что ты сделал с птичьим молоком. Тем самым, которое Полиция Дальнего Леса изъяла у вора Яшки Юркого и которое я по наивности…
– …украл из хранилища полицейского конфиската, – издевательски закончил за Барсукота Песец.
– …которое я по наивности отдал тебе в обмен на дешёвый одеколон «Пахучая метка».
– И вовсе он не дешёвый! – возмутился Песец. – «Пахучая метка» – очень качественная и изысканная вонь. Я сам постоянно ей пользуюсь…
– Не заговаривай мне зубы, Песец. Птичье-то молоко – оно поценнее будет, чем твоя «Пахучая метка», не так ли?
– Понятия не имею, – подчёркнуто равнодушно ответил Песец.
– Нет, имеешь. Ведь ты пошёл к Яшке Юркому, чтобы расспросить его про молоко.
– Это кто тебе сказал? Яшка? Не верь ему. Он вор и лжец. Таким, как он, нельзя верить… А впрочем, я действительно у него был. Но он от меня сбежал. Оставил мне свой противный шевелящийся хвост – и сбежал. Так что толку от него – ноль. – Песец попытался было описать лапой в воздухе кружок, демонстрируя, как мало было толку от Юркого, но вспомнил, что связан.
– И тогда ты понёс молоко на независимую экспертизу к Птицееду! – Барсукот невольно оглянулся, гордый собой: пусть Крысун, где бы он ни прятался, видит, с каким изяществом он, Барсукот, ведёт этот допрос.
– А это кто тебе сказал?!
– В любой точке Дальнего Леса у меня есть разветвлённая сеть информаторов, – важно сообщил Барсукот. – Так что я знаю, что ты был у Птицееда. И я знаю, что он подтвердил тебе, что молоко – птичье. Абсолютно уникальное. Очень ценное.
– Хорошо, кот, признаю: я действительно был у Птицееда, и он действительно произвёл экспертизу и подтвердил, что молоко – птичье. И что оно стоит целое состояние. По закону я, наверное, должен был вернуть молоко в Полицию Дальнего Леса…
– Наверное?!
– Даже точно. Но… тебе ли не знать, что все мы звери, и у нас у всех свои слабости. Иногда мы преступаем закон. Ты ведь тоже его преступил, когда украл это молоко из хранилища в полицейском участке…
– Я сделал это ради любви!
– Я тоже. Ради любви к искусству. Я подумал, что смогу выгодно продать молоко и купить на вырученные шиши целую коллекцию живописи дубистов.
– Но ты не продал птичье молоко.
– Не продал…
– Потому что ты его выпил!
– Я? Выпил? Что за зверская чушь! Зачем мне пить птичье молоко, которое стоит как целая коллекция живописи дубистов?!
