обматывала голову на манер косынки – шапки Настя не любила. Женя поправил выбившуюся прядку.
– Ну, я поехала, – улыбнулась девушка.
Ему нравилась ее улыбка. Вообще ему нравилось в Насте все. Даже веснушки, которые сама подруга, мягко говоря, недолюбливала. Она была не похожа на всех его предыдущих подружек. Такая милая, непосредственная. Жене она напоминала не то мотылька, не то воробушка, хотя комплекция у девушки была явно не балетная, но и полненькой он ее тоже бы не назвал. Вечно веселая, улыбчивая хохотушка, из которой через край била мощная солнечная энергия. Может, поэтому она и зацепила Женю.
– Как доедешь – позвони. Или напиши, если вдруг не отвечу, – сказал он.
– Хорошо, – кивнула Настя. – Ты сейчас домой?
– Ну а куда же еще? Гостей пока не предвидится, а в театр идти уже поздно.
Подруга обняла его и крепко поцеловала.
– Люблю тебя, – прошептала она.
– И я тебя, солнышко. Позвони, не забудь.
– Обязательно.
Настя скрылась в вестибюле метро. Женя проводил ее взглядом и, дождавшись, пока толпа и двери скроют ее, развернулся и не торопясь пошел обратно к дому.
Идти сейчас куда-то в другое место не хотелось. Да и завтра надо будет пораньше прийти на репетицию – директор сказал, что есть задумка новой постановки, но пока не сказал какой. «Интересно, что он нам на этот раз приготовил? – не без усмешки подумал Евгений. – Очередной постмодерн или новое прочтение классики?» В последнее время он чувствовал, что весь этот авангард ему начинает малость надоедать. Да, по юности лет ему, только недавно окончившему театральный институт, все это казалось ярким, свежим и самобытным. Вот только яркость потускнела, свежесть начинала попахивать, а самобытность – утрачиваться. Нет бы вернуться к старым добрым пьесам. К тому же Островскому, например. Или Чехову. Ну или, на худой конец, Вампилову, которого Женя по юности терпеть не мог. Слава богу, что при подготовке дипломного спектакля он уговорил не ставить пьесу советского драматурга, которую планировали представить выпускной комиссии. Настоял на своем любимом Уайльде. У него была мысль предложить режиссеру поставить одну из его пьес, но Женя так и не рискнул. Что они могут сделать из творчества сэра Оскара – можно только догадываться. А это был один из самых любимых писателей Жени. Так сказать, нечто из области святого и сокровенного. И уж он бы точно костьми лег, но не дал бы превратить его глубокую драматургию в вульгарный артхаусный балаган.
Так, занятый своими мыслями, Евгений подходил к дому и не сразу понял, что кто-то позвал его по имени. Осознал, лишь когда кто-то коснулся его руки. Мужчина вздрогнул, обернулся и выдохнул. Всего лишь знакомый.
– Привет, Жень.
– Привет. А я тебя и не сразу услышал, извини. Задумался.
– Да ничего. Я вообще сначала подумал, что ты в наушниках.
– Нет, сегодня без них.
– Слушай, Жень… – знакомый смущенно замялся. – Мне очень неловко тебя просить…
– Взаймы? –
