памяти, там вечно полноводье.
В этих всплесках близкие мои,
Первая любовь как на ладони,
Все родное, все кругом свои,
Даже молоко в большом бидоне.
День вчерашний ищем постоянно,
Там нам было по шестнадцать лет,
С настоящим нашим окаянным
Мы живем… а прошлого-то нет.
Роды
Ручкой погрызанной тихо вкатываю
В бумагу пожухлую капли истории,
Слова… как реальность я их проглатываю —
И скелетом на лист поэтической анатомии,
Топоры тут бессильны и огонь слабоват,
Эти буквы-слова – штука страшная,
Я не знаю, сколько они хранят мегаватт,
Знаю, сила у них бесшабашная.
Они лепятся фразами, составляя целое,
Подправляю, и вот он – шедевр-загляденье,
Это как стразами украшать платье белое,
Чуть сложнее, конечно, и больше волнение,
Их всего тридцать три, и я знаю их близко,
Те же самые мордочки со страниц пялятся,
Получается стих, а не записка,
Я очень надеюсь, что получается.
Зарифмую слова, разложу все по полочкам,
Каждой букве, как детям, частицу души,
Сердце мое растревожат осколочками,
И память забытое разворошит.
А закончив ваять, отхлебну кофе крепкого,
Написать что-то важное снова забыл,
Покурю и зажмурюсь от дыма едкого,
Пойду кофе налью, этот уже остыл…
Старею?
Почему-то в небе вижу образа,
Грустно и с мольбою они смотрят вниз,
Поднимать мне стыдно вверх свои глаза,
Все мы – как на сцене, только нет кулис.
На душе тревожно, как-то все не так,
Однобоко все – любовь и зависть.
Я хотел по полочкам, а опять бардак,
Многого хотел, осталась малость.
И живу нормально, полюбил врагов,
Я им благодарен за седины,
Говорят, седины красят мужиков,
Бьются в ребра бесы за грудиной.
Жизнь понять, наверно, не дано нам,
С легкостью мы можем лишь терять,
Счастья миг с весенним перезвоном
Даст мне силы дальше жить опять.
И опять я к небу взгляд свой устремлю,
Посмотрю тревожно… но с улыбкой
Все люблю под небом, жизнь свою люблю,
Пусть она и кажется нам зыбкой.
Стихийное
Я, как родился, полюбил стихию,
Когда ломает ветер дерева,
И от дождя впадаю в эйфорию,
Когда с грозою и когда с ведра.
Люблю весной разлив до помраченья,
Когда
