от беспечного богатыря она моментально оценила опасность. Впредь надо тщательнее собирать информацию, плохо, очень плохо, что за упрямым ярославским стариканом стоят такие люди.
– С Гуцей можно перетереть по-хорошему, заплатить, сколько надо… – робко предложил Вова.
Серафима думала иначе. Сейчас главное оборвать нить, связывающую их с московскими бандитами, а ведь, кроме этого, татуированного чучела ничего их не связывает. Узнать бы, что он там успел наболтать в Москве… Этот адрес он не знал, но мог притащить за собой хвост, даже ничего не подозревая.
– Вова прав, – сказала она. – Но пока мы отсюда переберемся на другую хату, на всякий случай.
– Ну, так, а я тогда назад, в Москву. Успею еще на дневной паровоз. Подкиньте чуток на командировочные, и что там мне причитается за новости…
Фима с легкостью раскрыла бумажник, зашуршала зелеными купюрами.
– Задержись пока, – сказала она. – Вечером поедешь.
– А слыхал, Вован, что бывает с гонцами, которые приносят плохие вести? – весело спросил Парамоша.
Шутка была неудачная, велика в ней была доля правды. Серафима почувствовала, как напрягся «синяк».
– Чего вертишь лопатником у меня под носом? – с неожиданной злобой спросил он. – Унизить хочешь?
– По-моему, это довольно трудно сделать, – она, все-таки, протянула ему несколько купюр.
Цыплаков, не пересчитывая, сунул доллары в карман старых джинсов и решительно направился к выходу.
– Задержись, говорю, – повторила Фима. Верные Федя и Макс встали, загородив проход.
– Вы чего, решили, что Вован вас всех сдаст как стеклотару? Зря вы так, Вован не дешевка.
– Никто тебя не хочет обидеть, – искренне улыбнулась Фима.
Конечно, его следовало убрать, но без суеты. «Синяк» принес немало пользы, хотя и оставался всегда немножечко прокаженным, ни малейшей жалости Фима не испытывала. Огорчало лишь, что он (не такой уж дурак, как казалось) своей подозрительностью заставляет действовать второпях. Никто не ожидал, что он проявит столько прыти.
– Пусти, кабан! – голосил он. – Вошь лобковая! Счас нос откушу!
Невероятно, но он вырвался из цепких объятий Федора и бросился к двери.
Фима выстрелила. Пуля из «Беретты», модель 90, небольшого пистолета с глушителем, попала мятежному бандиту в спину, под лопатку. Парни ее расступились, Серафима склонилась над ним и смотрела, как он умирает. Ждать пришлось совсем недолго, она, вздохнув, закрыла ставшие стеклянными глаза. На веках у придурка синела замысловатая татуировка в виде восходящего солнца.
7
У Насти, бедной сиротки, никого почти не осталось на всем белом свете. Единственная родная душа – дядя. Зато какой дядя таким не всякий может похвастать! Он человек известный, не последнее лицо в Государственной Думе. Живет он, естественно, в Москве, точнее, под Москвой, в большом загородном доме на берегу озера.
