чтобы потом отправиться дальше, к Калужской заставе. Часть устремилась прямо, по Большой Ордынке. Они шли на фронт, а Костя все еще колебался.
– А ты все болтаешься без дела? – спросил летный капитан. Он подошел незаметно, снеговой накат гасил звуки шагов. – Приходил ведь к призывному пункту, я видел. Зачем не подошел? Ведь не струсил же…
– Почему думаете, что не струсил? – огрызнулся Костя. – Тут много идейных дураков, готовых грудь под пули подставлять.
– Ух, ты! – капитан невесело усмехнулся. – Значит, ты не комсомолец?
– Не-а!
– Завтра последний день тебя жду. Потом улетаю из Москвы. Команду собрал – можно отправляться.
– Куда?
– Не скажу. Это военная тайна! Есть приказ главнокомандующего, будем его выполнять. Завтра жду тебя на Донской не позже восьми утра! – И капитан собрался уходить.
– Постой! – Костя ухватился за его рукав. – Разве ты забыл, что я бандит?
– Ты нужен Родине, бандит, – ответил капитан, не оборачиваясь. – Завтра в восемь или прощай.
Он быстро удалялся. Заснеженное ущелье Большой Ордынки загибалось налево, а летчик быстро шел, словно парил в лоскутах снеговой завесы. Костя сплюнул в снег.
– О как! – усмехнулся он. – Родине нужны ее бандиты.
На этот раз он шел домой другой дорогой. И ему было весело. И он с удовольствием слушал, как хрустит под ногами снег. Бабуля называла скрипучий снег небесным оркестром.
«Наверное, так звучит музыка небесных оркестров? – размышлял Костя. – Почему я раньше его не слышал?»
Вот он уже свернул с Большой Якиманки в переулок, обогнул угол разрушенного бомбой дома. Миновал третий и пятый номера. В снеговой пелене чернела арка знакомого парадного. Костя спешил. Ему непременно надо видеть Анну! Безотлагательно! Одним духом он взлетел на третий этаж, отпер обшарпанную, с многочисленными отметинами фомки дверь и ступил в темный коридор. Щелкнул выключатель. Где-то в конце, подобно путеводной звезде, в полнакала загорелась двадцативаттная лампочка. Первый шаг, второй, третий. Скрипнула половица. Следующая скрипнет через восемь шагов. Но сначала он заглянет в комнату Токаревых. Там темно. Окно закрыто маскировочной шторой. Вот кто-то дышит на железной кровати в углу. Блеклый свет, брызнувший из коридора, отразился в никелированной шишечке. Кроватная сетка едва слышно скрипнула.
– Аня?! – позвал Костя.
– Наконец-то… – едва слышно прошелестел сумрак.
Вот она поднялась с кровати. На ней лишь нижняя сорочка, шелковая с бледно-розовым кружевом – его подарок. Вот она шарит руками на стуле – ищет платье.
– Не надо! – прошептал Костя. – Надень сразу пальто. Мы пойдем на чердак.
Аннушка старше его на три года, но он привык относиться к ней, как к младшей, и она всегда без прекословий повинуется ему.
Они пристроились
